– Вы – монархист? – Рикс, не глядя на допрашиваемого, принялся пролистывать протоколы из папки с делом Канегиссера.
Меликов с силой сжал кисти рук.
– Государь отрекся от престола. Думаю, не имеет смысла…
– Смысл есть всегда. И во всем, – чекист чуть приподнял короткостриженую голову, исподлобья взглянул на подследственного, – особенно в таком неоднозначном деле.
Князь вторично обернулся к Бокию, но, не получив поддержки со стороны руководителя ПетроЧК, вынужден был вернуться в исходное положение.
– Что ж, – Рикс макнул перо в чернильницу, – будем расценивать ваше молчание как положительный ответ. Монархист.
Перо, скрипя, прошлось по бумаге.
– С кем поддерживаете контакты?
– В смысле? – не понял Петр Леванович.
– С кем из представителей прежней власти поддерживаете отношения?
– Ни с кем. Многие разъехались. Покинули Петербург… Простите, Петроград. К тому же мое состояние…
– Иначе говоря, ни с представителями царской власти, ни с представителями Временного правительства вы никаких контактов не поддерживаете?
– Так. Именно так.
– Опять врете! – Хлопок ладонью по столу. – А князь Юсупов? А полковник Ставров? А генерал Халимов?
Руки князя снова принялись елозить по брюкам.
– Но это же было так давно. Я с Юсуповым виделся год тому… А Халимов скончался…
– Это не имеет никакого значения! Раз вы раньше поддерживали связь с врагами республики рабочих и крестьян, то и сегодня поддерживаете их. Сие есть аксиома, не требующая доказательств! Вы были знакомы с Керенским? Да или нет?
– С Александром Федоровичем?
– Да или нет?
– Несколько раз имело место быть…
– Так и запишем в протокол: поддерживали отношения с Керенским.
Рикс неожиданно резко вскинул голову:
– Что же вы тут врете, гражданин Меликов? Вы были знакомы с Канегиссером! Потому что убийца состоял в секретарях Керенского! И не знать этого вы не могли! Почему вы мне только что солгали? Вы ждали его? Вы специально открыли дверь? Вы знали о покушении? А может, вы один из соучастников убийства?
Это было настолько неожиданно, что даже Глеб Иванович вздрогнул. А что говорить про арестованного… Бокий видел, как спина князя согнулась в дугу и мелко-мелко задрожала. Глебу Ивановичу стало противно. Он быстро вскочил на ноги, прошел к двери.
– Вы дальше не будете присутствовать? – вскинулся следователь. – Сейчас как раз начинается самое интересное.
– Думаю, справитесь без меня, – Бокий толкнул дверь, – мне нужно успеть на похороны Моисея Соломоновича.
В коридоре, закрыв за собой дверь, Бокий дал волю чувствам и с силой ударил кулаком по кирпичной, выкрашенной в серый цвет стене. Он испугался. Нет, даже не испугался, а ужаснулся. Там, в допросной камере, сидя в углу и наблюдая за тем, как Рикс медленно, методично, целенаправленно подтасовывает факты под необходимый результат, Глеб Иванович неожиданно представил, как в один «прекрасный» момент, в один из таких же теплых осенних или летних дней могут арестовать и его. И вот такой же Рикс или тот же самый Рикс точно так же – методично, цинично – станет и на него искать компромат, «подтягивая» показания под нужную статью. И весь ужас заключался в том, что Глеб Иванович прекрасно понимал: в данной ситуации он, как и князь, ничего не сможет сделать. Не сможет себя защитить. Не сможет себя отстоять. В конце концов, спасти себя. Вот такой же дотошный Рикс станет копаться в его прежних связях, случайных встречах, беседах, которые он проводил с разными людьми. А беседы, споры, дебаты проводились не только с друзьями, но и с врагами, и их начнут «подводить» под расстрел. Будет «шить дело», подстраивая совершенно случайные факты под нужный политический момент. И не важно, кто отдаст такому вот Риксу приказ. Важно то, что это будет оправданно. И обоснованно.
Конвоир, ожидавший у двери арестанта, с недоумением посмотрел на чекиста, чем и привел председателя ПетроЧК в чувство. Действительно, что это он размяк? Чтобы по нему не отдали приказ, он должен сам отдавать приказы, и тогда все будет в порядке.
Бокий резким движением рук оправил на себе гимнастерку, быстрым шагом направился к выходу: ему действительно нужно было успеть на проводы Моисея Соломоновича.
Кучера Матвея Поливанова привели в «допросную» минут через двадцать. И то только после того, как Озеровский нашумел на дежурного. Как после выяснилось, все руководство тюрьмы выехало на похороны товарища Урицкого. А дежурный долго не мог решиться на самостоятельные действия: отдать приказ на привод арестованного или нет? Все сомнения разрешили мандат Озеровского и его расписка.
Как ни странно, кучер, невысокого росточка, крепкий, бородатый мужичонка, в чистом, хотя и залатанном зипуне, не выказывал никакого страха. Спокойно разместился на табурете по центру комнаты, основательно оседлав его.
«Крепкий орешек», – сделал вывод Озеровский. И чтобы не терять время, с ходу маленьким, но твердым, как речной голыш, кулаком врезал в челюсть мужику, чем и вывел того из состояния равновесия.
– За что? Прав таких не имеете! – в голос заверещал Поливанов. – Я того…
– Куда возил барчонка? – Кулак вторично опустился на голову арестованного.
– Я?
– Нет, я. – Озеровский носком башмака больно ударил кучера по ноге, для острастки. – Рассказывай!
– А ты кто… – начал было орать мужик, за что вторично получил по косточке голени. Очень больно.
– Ы-ы-ы-ы-ы, – завыл в голос Матвейка.
– Не ты, а вы. Это раз. – Озеровский встал напротив лица лежавшего на полу кучера. – И вопросы задаю я, ты отвечаешь. Это два. Итак, куда возил сына инженера?
– Так, много кудысь… – всхлипнул Матвей.
– Последние две недели, – уточнил Озеровский.
– Не помню! – Поливанов быстро сообразил, что его могут снова ударить, а потому заголосил. – Правду говорю! Почем мне помнить? Приказали – поехали. Нам-то что? Куда прикажут…
– На Васильевский ездили?
– На Васильевский? – задумался. – Так на эту… На Пятую линию.
– Номер дома?
– Не знаю.
– Верю. Дом запомнил?
– А как же…
– Часто туда возил?
Кучер замотал головой.
– Нет, на Васильевский редко. Чаще на Фонтанку приказывали.
– Тот адрес тоже не помнишь?
Снова отрицательно замотал головой.
– Показать сможешь?
Теперь голова закивала положительно.
– Сколько раз отвозил барчука на Васильевский?
– Раза три, кажись.
