Дубов молча опустил голову.
– Так вот, иди сейчас домой и не бойся. Когда увидишь, что там случится, тогда и поверишь мне окончательно. А чтобы не забыл про всё это, я тебе иногда напоминать буду. Понял? Вот и отлично. Всё, свободен. И чтобы живо домой сейчас!
Ромку не нужно было упрашивать. Вскочив со скамейки, он шустро дёрнул к улице.
– Всё, скидывай завесу, – устало сказал Дима. – Блинский ёж, как же я вымотался, пока ему мозги лечил.
– Думаешь, вылечил? – усомнился Саня.
– Да нет, конечно! Одного раза мало. Теперь придётся его где-то раз в месяц отлавливать и по новой. Но я ему правду сказал – он если захочет украсть, сто процентов вспомнит и меня, и про спецшколу.
– А там что, реально такой мрак? – Саня поёжился, хотя солнце жарило даже не по-майски, а вполне по-июньски.
– Ну, сгустил краски чуток, – признал Дима, – но ведь в педагогических целях! Может, не всюду так хреново, может, есть какие-то правильные спецшколы. Но ему ведь об этом знать необязательно, правда? Пусть застремается по полной. Я ему ещё и волшебством страх усилил.
– А что ты ему обещал, типа дома случится?
– Сейчас увидишь, – хищно оскалился Дима. – Пошли-пошли, некогда рассиживаться, нам надо вовремя успеть. Да, именно к Ромке. И не вибрируй, я же помню, что тебе нужно в два часа дома быть. Но пока только десять минут первого!
7.
– Саша Лаптев, у меня к тебе предложение из разряда тех, от которых нельзя отказаться! – Евгения Борисовна, подобравшись к нему сзади, слегка тронула за плечо. – Давай-ка ты временно перестанешь сканировать взглядом облака и расскажешь нам, что такое полезная работа.
Саня поднялся из-за парты и растерянно глянул на Супермышь. Вот умеет же физичка подловить в самый неподходящий момент! И не про облака он думал, а о куда более важных вещах.
Всё хорошее когда-нибудь кончается – вот и вторые майские праздники тоже утекли сквозь пальцы, и снова пришлось тащиться в гимназию со славными традициями… во всей этой радостной и суматошной волшебной суете он о школе напрочь забыл. Бегал с Димой по улицам, осваивал волшебство, спасал детишек – а между тем его поджидали Елешины диктанты, формулы Ильиничны, рефераты Истерички… вот и Супермышь чего-то хочет…
– Что такое работа? – переспросил он, надеясь потянуть время. Жаль, нельзя сволшебничать. Сейчас погладил бы он физичкины мозги, она бы и посадила его без отметки. Но правило номер два! Железобетонное, непробиваемое правило!
– Не совсем, Саша. Не просто что такое работа, а что такое полезная работа! – надавила она голосом на слово «полезная». – Мы ведь говорили об этом в конце апреля, и если в тот раз ты не улетал от нас в облака, то должен помнить.
Ничего Саня про тот урок не помнил. Мозги точно ластиком вытерли, и он даже понимал, что это за ластик. До физики ли, если сперва тебя хотят замесить руслановские отморозки, потом вокруг начинаются странности, далее тебя зовут в отряд волшебников и ты сам становишься волшебником… восьмым пальцем «Ладони», у тебя появляется второе сердце, белый шарик, ты дерёшься с гопниками, осваиваешь всякие там «завесы невидимости», «волны ужаса», «поглаживания мозгов»… И пока осваиваешь, из твоих собственных мозгов испаряются скучные знания про «ни» и «не», про пассивный залог в инглише, ну и эти физические работы… полезные и бесполезные.
Вот про полезную волшебную работу он мог бы рассказать.
Тогда, второго мая, они с Димой не торопясь двинулись вслед за Ромкой. Завесы надевать не стали – какой смысл в них на улице, только силу тратить! Вот после – да, ещё как пригодилось! Саня заодно выяснил, как долго можно держать эту завесу. Дима ответил как обычно – что зависит от волшебника, чем ты опытнее и способнее, тем дольше. Лично он однажды с утра до вечера держал, зимой, но под конец было уже трудно, внимание рассеивалось.
– Ты вот что ещё сразу усвой, Санёк, – добавил он. – Когда завесу держишь, или слух и взгляд себе усиливаешь, или ещё что-то такое, долгоиграющее, то уже труднее другие штуки делать. Потому что надо одновременно и то, и это держать во внимании. Ну как бы многозадачность такая… вроде как Windows. А это непросто. Ну или как шариками жонглировать. Одним легко, двумя труднее, а попробуй тремя! Замучаешься. С волшебством ровно то же самое. Ну, потом научишься, конечно, все же научаются… но не сразу. Поэтому как придём к Дубовым, ты только завесу свою держи и не пытайся мне помогать, я сам всё что надо сделаю!
Ромка Дубов, наверное, получил от Димы такое волшебное ускорение, что резко помчался домой – даже зная, что его там ждёт. И только возле подъезда замедлился, растерянно поводил чернявой головой туда-сюда – типа «а что это я тут делаю? Что мне тут надо?» – но всё же вынул магнитный ключ и скрылся за железной дверью.
– Ну, и нам пора, – усмехнулся Дима. – Надевай завесу, неслышимку тоже подключи. И хорошо бы у них дома никакой живности не было, а то ведь на собак и кошек завеса не действует… вернее, против них нужно другую завесу выставлять, по-другому настроенную. А сразу две завесы держать – это веником убиться, это из наших только Лёха умеет.
На Санин вопрос, а как они войдут в подъезд, без магнитного ключа и не зная кода, Дима лишь хихикнул – и приложил ладонь к панели домофона. Дверь еле слышно щёлкнула.
– Прошу вас! – Дима театральным жестом пригласил Саню внутрь и сам проскользнул следом.
Там, внутри, было примерно как в том доме, где располагался штаб. То есть такая же тьма в подъезде, такой же спёртый воздух, такие же ароматы кошачьей мочи и гнилой капусты.
– Нам на пятый этаж, – пояснил Дима. – Не бойся, сейчас будет посветлее.
И действительно, облегающая их тьма нехотя расступилась, чёрное стало серым.
– Тоже волшебство? – шёпотом спросил Саня.
– Оно! – подтвердил Дима. – Только я не какой-то там волшебный фонарь зажёг, я просто чуток на твои глаза подействовал, они у тебя сейчас как у кошки. А поднимемся выше, там уже и не надо, там окна на площадках. Потом покажу, как волшебством и зрение усиливать, и слух, и всё остальное.
Они поднялись на пятый этаж, остановились у обшарпанной двери с табличкой «22». Дима, конечно, не стал давить на звонок, а проделал ту же штуку, что и на входе в дом. Приложил ладонь к скважине замка, и тот еле слышно щёлкнул.
Внутри было грязно. Не просто грязно, а ГРЯЗНО. Непонятные груды вещей в прихожей, серый линолеум весь в пятнах – то ли краска, то ли засохшая еда, то ли горящую бумагу на пол бросали. И несло какой-то кислятиной с кухни.
Куда им идти, вопроса не возникло. Конечно же, в комнату, откуда слышался раздражённый мужской голос. И даже не голос – рык.
На вид Ромкин отчим Александр Григорьевич и впрямь оказался звероподобен. Был он по пояс голым, и вся грудь его поросла шерстью. Лохматые, не расчёсанные волосы напоминали чью-то гриву – не то льва, не то павиана. А вот глаза – неожиданно маленькие, колючие, скорее подошли бы крысе.
