Немного спустя она вывела заспанного, лет шести мальчишку и, холодно попрощавшись, вышла. Следом за ней вышла Вера. Вернулась она расстроенная, молча налила в чашки, виновато улыбнулась:
– Пей, а то остынет. Не знаю, что там у них произошло. Опять, наверное, с Толькой поругалась. Не могу понять ее – не любишь, так не живи.
– Что, у них часто бывает?
– Да нет, – поморщившись, ответила Вера. – С Толькой жить можно. А нашей Катерине все не ладно. Чего хочет – сама не знает.
В чем-то Санька был согласен с ней, сегодня в один вечер он видел две Кати. И дело даже не в том, что она говорила в саду, – слова порою нужны человеку как одежда: одна на выход, другая для дома. А разве он не платил ей той же монетой? Осудил, а чем лучше его собственная жизнь? У каждого свои проблемы. Но они-то хоть не мечутся с одного места на другое. Им не надо в Москву.
Посидев немного, Санька попрощался и пошел в Тельбу пешком. Глубоко распахнув темные, усыпанные звездами створки, стояло над ним ночное небо. Дороги почти не было видно, он ее угадывал на ощупь ногами, и временами ему казалось, что он не идет, а топчется на одном месте. Услышав далекий нарастающий шум, он оборачивался и смотрел, как вдалеке, там, где осталась станция, отделяя землю от неба, светлой пунктирной полоской, точно пилой, резал темноту пассажирский поезд, и ему становилось веселее – не один он в этой ночи.
Как и предполагал Карасев, работа застопорилась из-за бензина. Поджидая машину, сидели около самолета, поглядывая на задымленное небо, ругали лесников, что не тушат пожар, Лахонина, обещавшего еще с вечера послать в город бензовоз, а машина ушла только утром. Но поскольку Лахонина на аэродроме не было, все шишки достались Вере.
– Придется вам, милая девушка, за простой платить, – щупая Веру выпуклыми, широко поставленными глазами, насмешливо говорил Карасев. – Загорать мы могли и дома, там хоть навозом не пахнет.
На щеках Веры проступил румянец, беспокойным взглядом она смотрела на дорогу.
– Ну чего пристал, – оборвал его Санька. – На нет, говорят, и суда нет. Лучше своим делом займись.
После обеда на аэродром приехал Лахонин.
– Не беспокойтесь, бензовоз должен скоро подойти, – сказал он. – Я в третьем отделении был. Гусеница по столбам ползет. Вот бы ее накрыть! Как смотришь, командир? За подлет накину чуток, гектары вдвойне, как говорил.
Санька молчал, он уже знал третье отделение, самое удаленное от аэродрома, по прямой до него было пятнадцать километров. Бензина в баках немного, можно сделать один, ну от силы два полета. Что это даст? Ровным счетом ничего.
– Саня, давай слетаем разок, – влез в разговор Карасев. – Чего сидеть? А там, глядишь, машина подойдет. – Стоял он позади Лахонина и подмигивал, мол, чего ломаешься, соглашайся.
Храмцов молча смотрел на второго пилота, чувствовал – если сейчас они не слетают, опять может начаться скандал. И, поколебавшись немного, Санька сдался. «Действительно, чего сидим? – подумал он. – Прав Карасев, не отдыхать же сюда приехали».
– Я с вами слетаю, покажу то место, – обрадованно сказал Лахонин. – Это недалеко, вон за тем леском.
Техники запустили мотопомпу, закачали в бак химикаты. Лахонин встал в проход между летчиками. Брать на борт посторонних не разрешалось, но Храмцов махнул на это рукой.
Взлетели. Набрали двести метров, чуть-чуть подвернув, выскочили на дорогу и, зацепившись за нее, пошли вдоль. Но уже через пару минут пришлось снизиться, мешал дым. Возле развилки вновь набрали высоту – впереди показалась опора высоковольтной линии.
«Не хватало зацепить, – выругался про себя Санька. – Почему не предупредил, что высоковольтная будет».
И тут он заметил, что дорога, которой они держались от самого аэродрома, исчезла. Он и сам не помнил, в какой момент это произошло, скорее всего, когда шарахнулись от опоры. Возвращаться и вновь искать не хотелось. Храмцов решил взять левее. Как и говорил Лахонин, через минуту показался лес. Санька поднял самолет повыше. Минуты три они летели над ним, Храмцов ждал – вот-вот кончится лес, он помнил, Лахонин говорил о леске, а не о лесе. Краем глаза следил за директором, но тот, вытянув шею, смотрел вперед.
– Ну, где оно, это поле? – наконец не выдержал Санька. – Километров пятнадцать, а то и все двадцать отмахали.
– Левее надо взять, – помедлив немного, растерянно ответил Лахонин. – С самолета все как-то по-другому.
Санька послушался и взял левее. Пролетели еще три минуты, и все над лесом. И тогда Санька решил вернуться. Мешал дым, земля просматривалась только снизу, да чуть-чуть впереди, метров на семьсот – не больше.
Чтобы разыскать дорогу, он начал доворачивать самолет то вправо, то влево мелкими отворотами. Но дорога пропала, будто ее и не было вовсе. Так они кружили над лесом еще минут пять. Храмцов понял, что не знает, куда лететь дальше. Дым, лес, небо все смешалось в один клубок. И даже пилотская кабина стала вдруг чужой, точно он ее увидел впервые. Он понимал, если они сейчас не найдут аэродром, то придется садиться на лес или на первое попавшееся поле. Он знал, что за этим последует. Если все обойдется, то в лучшем случае его, как злостного хулигана, вытурят из авиации. Обо всем сразу же узнает дед, узнает родня. Попробуй объясни, что полетел с добрыми намерениями. Вот будет смеху, потерял ориентировку на огородах! А там, глядишь, узнают, что летал над станцией, скажут: вот откуда все пошло! Дым стал еще гуще, земля пропала, самолетный винт молотил серую массу. Храмцов взглянул на бензиномер. «Каждый человек знает, что умрет, только не знает когда, – пронеслось в голове. – Еще нет таких часов, которые могли бы измерять отведенное человеку время». И вот этот-то бензиномер показался ему такими часами. Стрелка лежала на нуле.
– Давай карту! – крикнул он Карасеву.
Тот расстегнул портфель, достал затянутую в целлофан полетную карту.
– Надо снизиться, ничего не видно. Или набрать высоту, встать в круг, может, оттуда что увидим, – сказал он, протягивая карту Храмцову.
И в это время загорелась красная лампочка критического остатка бензина. Храмцов со злостью глянул на осунувшееся лицо Лахонина. Тот бестолково крутил головой, посматривая то на Карасева, то на Саньку, видимо, пытался понять, что происходит. И Санька пожалел, что поддался уговорам.
«Ну вот, кажется, отлетался, – подумал он. – Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал».
– Дорога! – неожиданно крикнул Карасев. – Вон, слева.
Санька прилип к стеклу. Прямо под самолетное колесо, рассекая лес на две части, наползала узкая, в одну колею, дорога, по ней, поднимая желтую пыль, тащился лесовоз.
Впереди, проколов лохматую лесную глубь тайги, прямо на винт надвигалась деревянная тригонометрическая вышка. Чтоб не задеть ее, Санька рванул штурвал на себя. Обычно такие вышки ставят на самых высоких местах, одну он знал хорошо, находилась она в пятнадцати километрах от Старой Елани на горе Аракчей. Раньше, бродяжничая с дедом по тайге, они частенько выходили на нее.
