– Ну, я же говорю, он – шулеришка, – сказал Трухин.
– Нет, я играл честно, – стоял на своем Севка.
– Ты, честно? Честно не выигрывают.
– Может быть. Но я играл честно.
– Да, да, мы подтверждаем, – сказала Гладковская. – Проиграл, так бы и сказал сразу. А то сразу хлюздить начинаешь. Я… мы ни слова не сказали, когда проигрывали, а ты сразу же в пузырь.
– Ты че, к нему адвокатом нанялась?
– Лева, он играл честно и ты сам это знаешь, – сказала Гладковская. – Деньги на кон, и весь разговор.
– Может быть, разыграть банк под запись? – неожиданно предложил Трухин.
– Это уже несерьезно, – сказал Пыженко. – С меня вы требовали живые деньги.
Чувствуя, что день может закончиться для него, как и всегда, мордобоем, Севка тихо сказал:
– Я отказываюсь от выигрыша. И от «американки» тоже.
Шевеля губами, Лангаев швырнул карты на лавку и, набычившись, посмотрел на Герасимова.
– Че, схватил банк и хочешь улизнуть? Да я тебе счас пасть порву!
Неожиданно откуда-то сбоку раздался знакомый голос:
– Это кто тут рвать собрался? А ну, покажись.
Все разом обернулись. Поглядывая глубоко спрятанными веселыми и умными глазками, подперев плечом тополь, стоял Кузьма Андреевич Огарков. Увлекшись, никто не заметил, когда он подошел к играющим.
– Проигрывать надо тоже уметь, – сказал он. – Что, Лангаев, у тебя, видно, плохая память? Я ведь говорил: еще раз тебя здесь увижу, за забор выброшу.
– Кузьма Андреевич, мы же тебе не мешаем петь свои танкистские песни, – недовольно буркнул Лангаев. – Ну, собрались, ну, перекинулись в картишки. Тут особого криминала нет. Хочешь, я тебе пива принесу? Чтоб не скучно было.
– Считаю до трех, – прервал его Огарков. – После сразу же выпишу прогонных.
Такой язык Лангаев понимал хорошо. Он подал знак Трухину, и тот, не глядя на Севку, поспешил за Вазой к выходу. Следом за ними засеменил Батон. Севка ощутил огромное облегчение, и оттого, что в самый нужный момент Кузя разыскал их здесь, и что впервые он оказался в выигрыше, и что, кажется, пронесло.
Перед тем, как уйти, Гладковская с благодарностью глянула на Севку огромными и темными, как ночь, глазами.
– Сев, я этого никогда не забуду! – сказала она.
Севка посмотрел на нее, хотел было пошутить, что на него амнистия не распространяется, но потом решил промолчать. Может быть, и инопланетянам полезно знать, что и они не застрахованы от болотных ям и ухабин. И что аборигены могут быть иногда полезны.
– А сейчас, хлопцы, давайте ко мне. За пиленые бревна я должен с вами рассчитаться, – сказал Огарков, убедившись, что порядок на отведенной территории восстановлен и лангаевская команда оказалась за воротами школы.
– Кузьма Андреевич, а у вас есть «Крестный отец»? – спросил Севка, когда они пришли к нему в сторожку.
– У меня не только отец, но и крестная мать имеется, – улыбнувшись, ответил Кузя.
– Да не-е, я не про то. Книга такая есть.
– А-а-а! Ты вон про что. Это про итальянскую мафию. Что, уже справочник потребовался? Вкусил запретный плод? Мой совет: держись от этой компании подальше. Они сами потихоньку в азарт вползают и других за собой тянут. Позже – сигареты, девочки, вино. И поехала жизнь. А ведь недаром говорят: плохими не рождаются. Ими делаются.
– Да я там случайно оказался, – начал оправдываться Севка. – Бориса искал.
– Возможно. А вот что там Гладковская делала – не пойму. Ведь из хорошей семьи.
– Она меня выручала, – подал голос Пыженко.
– Ну и что – выручила?
– He-а. Сама залетела. Вон Севка ее спас.
– Спас, спас… Вот подкараулят и дадут в глаз. Дело-то к тому шло, – проворчал Кузя. – Игра на деньги – дело серьезное. Там друзей и товарищей нет. Фарт – штука ненадежная. Но силу имеет страшную. Она как наркотик – схватив его раз, можешь на всю жизнь отравиться.
Оглядывая сторожку, Севка в Кузиной портретной галерее ушедших в иной мир государственных покойников неожиданно обнаружил Горбачева.
– Что, и его сняли? – с удивлением спросил Севка. – Утром я радио слушал, там ничего не передавали.
– Передавали: наши войска уходят из Афганистана.
– Ну и что?
– А то, что он для меня покойник, – с усмешкой протянул Кузя. – Нас туда послали отодвинуть войну от нашего дома. А он ее тащит сюда. Мы жили спокойно, потому что были победителями. Слабых и побежденных захочет укусить каждая собака, а расхлебывать придется вам. Впрочем, это вопрос времени. Держите расчет.
Кузя протянул каждому по десятке.
– Сколько они у тебя вычистили? – спросил Севка у Пыженко, когда они, распрощавшись со сторожем, вышли за школьные ворота.
– Семь. И еще две пятерки Гладковская дала.
Севка отсчитал Пыженко семнадцать рублей.
– Нет, ты че? Мне не надо, – запротестовал Пыженко. – Это твой выигрыш!
– Бери, бери, они все равно не мои, – настойчиво сказал Севка.
У Пыженко дернулось лицо, он медленно вытащил руку из кармана и взял деньги. Севка ощутил, что действительно давать не менее приятно, чем брать. В эту секунду он почувствовал себя миллионером, который сегодня может все: купить сестрам и брату мороженое, конфеты, лимонад, отцу – пива, матери – очки. В последнее время она стала жаловаться на зрение: не может вдеть нитку в иголку.
Как бы там ни было, а у него в кармане еще оставалось шесть рублей, выигранных в карты, и еще десять кузиных. У него сроду не было столько собственных денег. Про себя он решил, что купит гостинцы, а на оставшиеся деньги – себе кеды или кроссовки. Что, он хуже других?
– Ты знаешь, они хотели после игры тебе вломить и отнять деньги, – сообщил Пыженко. – Но не хотели при Машке. А потом будто сам Бог Кузю послал.
– При чем тут Маша? – пожал плечами Севка. – Мне даже показалось, что у нее вчерашней грозой выбило предохранительные пробки. За Катьку боялась, а сама нарвалась. Кого хотела обыграть? Лангаева? Да он с ней, как кошка с мышкой. Тоже мне, еще одна раба азарта.
– Ты знаешь, Сева, может, она еще и не раба. Но Лангай может ее такой сделать, – почесав затылок, протянул Борька. – Я серьезно говорю. Он на нее глаз положил. А она, дуреха, подставляется.
– Как это – положил? – удивленно переспросил Севка.
– Ты че, глухой? Я же по-русски сказал: Лангаев хочет поиметь Машку. А ей нравится Левка. И Левка сегодня попросил меня привести Гладковскую. Он у Вазы ходит в должниках.
Взяв с него клятву, что он никому ничего не расскажет, Борька, понизив голос, сообщил, что вообще-то Левка играл с Лангаем на Машу. И проиграл.
