Китаец выслеживал соболя, а «промышленник» выслеживал китайца. Началась настоящая охота за людьми – стрельба по «лебедям», так называли одетых во все белое корейцев, и по «фазанам», т. е. по китайцам, одетым в темные цвета. И те и другие были заманчивыми «объектами» для охоты. У них всегда можно было найти женьшень, собольи меха, кабарожью струю и панты.
Грабители стали караулить соболевщиков в то время, когда те выходили из тайги. Тогда китайцы стали делать ночные переходы горными тропами, целиною, без дорог; ночью они шли, а днем отдыхали.
В ясные светлые дни грабители взбирались на высокие горы и оттуда смотрели в долины, – не видно ли где дымка, который указал бы место привала соболевщиков.
При столкновениях дело доходило до перестрелки, в результате которой всегда были жертвы с той и с другой стороны. Грабители, расширяя свой район действий, начали делать нападения и на туземцев. Эти последние старались сперва откочевывать подальше в горы, но смерть следовала за ними по пятам. Многие из них тогда побросали веками насиженные места и ушли в Маньчжурию.
В Уссурийском крае тайга оживает зимою. Тогда китайцы, корейцы и туземцы устремляются в горы. Ради маленькой собольей шкурки они забираются в самые глухие дебри и здесь, перенося голод, холод, проводят долгую зиму, иногда в совершенном одиночестве.
Но вот возвращались китайцы, приходили с охоты и туземцы. Лихорадочная деятельность охватывала все население. Это – время скупки пушнины, время расчетов, расплаты с должниками. Изголодавшийся удэхеец озабочен не тем, как бы повыгоднее продать своих соболей (китайцы брали их по цене, которую находили для себя выгодной), а тем, как бы при подсчете с кредиторами они не отобрали у него жену и ребенка.
Наконец расчеты кончены. Китайцы расходились по своим фанзам и предавались азартным играм в «банковку».
В это время проявляли усиленную деятельность хунхузы. Они появлялись то здесь, то там, нападали на соболевщиков и отбирали у них меха, деньги и все, что есть ценного. Если китайцы не хотели указать, где спрятаны соболя, хунхузы прибегали к пыткам.
При царском режиме китайцы немилосердно эксплуатировали туземцев, при этом пускались в ход и обман, и насилия, и побои. Так, скупая соболей, они платили туземцам за меха номинально, хотя бы цена и была высока, но никогда не выдавали денег на руки, а списывали их с общей суммы долга, выдавая в кредит новый товар по такой расценке, которая сторицей окупала всякие затраты. Немудрено, что при этой системе туземец всегда оставался в долгу у китайцев. Так, например, в 1906 году удэхеец Чан Лин с реки Такемы должен был китайцу три тысячи рублей. Он в два года сдал ему восемьдесят шесть соболей, и долг не только не уменьшился, а возрос еще более.
Конечно, честность амурских туземцев стала падать. Теперь они уже не говорили, сколько поймали соболей. Уплачивая долги скупщикам пушнины, они отдавали им худших соболей, а двух или трех лучших старались спрятать, чтобы потом тихонько продать их где-нибудь на стороне. Туземец привык, что его обманывали на каждом шагу, и потому такой невинный обман с его стороны являлся единственным средством борьбы с хищниками-торгашами. Если он не поступал бы так, то умер бы с голоду.
Туземцы пускались и на другие хитрости, от которых начинали страдать сами скупщики пушнины. Так, при всяком удобном случае они старались набрать в долг побольше, в расчете затянуть его, вывести из терпения кредитора и тогда вручить ему соболей похуже и по высокой цене. Последний рад был взять хоть что-нибудь, лишь бы разделаться с обанкротившимися должниками.
Когда китайский скупщик пушнины отправлялся к туземцам, живущим далеко в горах, он вез с собою легкий мелочной товар, как то: маленькие складные зеркала, перочинные ножи, бусы, шелк для вышивания, табакерки, трубки, иголки, наперстки, ножницы, бисер, серьги, кольца, браслеты и кое-какие сласти.
Прибыв к туземцам, китаец прежде всего угощает их немного спиртом и всем присутствующим делает небольшие подарки. Без подарков нечего к туземцам и ездить и никакой скупки пушнины произвести нельзя.
После угощения китаец сообщал новости из политики, рассказывал о том, что случилось у русских, в Японии и у американцев и как к этому относятся в Китае, причем вовремя умело подчеркивал трудность приобретения товаров, говорил также вскользь, что все вздорожало, и тут же придумывал, почему вздорожали товары. Все это выходило у него кстати и вполне правдоподобно.
Каждый китайский купец – дипломат и психолог. Он желанный гость у туземца. Его ожидали с нетерпением. После ужина он вручал хозяину юрты заказ и лично ему делал еще какой-нибудь подарок. Вечером они курили трубки, как друзья, и вели деловой разговор.
Китаец осторожно расспрашивал туземца об охоте и здесь узнавал, сколько поймано соболей. Вслед за тем начинался осмотр пушнины и ее оценка.
Обыкновенно все соболя в тот же вечер переходили в руки китайца, а на другой день он обходил все юрты и везде таким образом собирал пушнину. Потом он опрашивал туземцев, что надо привезти им на будущий год. Заказы всегда выполнялись аккуратнейшим образом.
Все туземные районы китайцы распределяли между собою так, чтобы не мешать друг другу. И не было случая, чтобы один скупщик соболей забрался в район другого.
Вследствие того что один и тот же китаец из года в год посещал одних и тех же туземцев, он приобретал среди них друзей и старался всеми силами сделаться им необходимым.
Если китаец – скупщик пушнины – проживал от туземцев на расстоянии ста – ста пятидесяти километров (где-нибудь около устья реки, в большом селении, близ железной дороги и т. п.), то он уславливался с ними, когда те должны были приехать к нему за продовольствием. Если же он жил далеко или туземцы не могли сами приехать к нему по каким-либо причинам, то по возвращении домой он снаряжал одну или две нарты для срочной доставки в их стойбище тех заказов, в которых обитатели его особенно нуждались.
В тех случаях, когда продовольствие нужно было туземцу срочно, китаец писал записку китайцу же, земледельцу, живущему поблизости (в сибирском масштабе), с просьбой отпустить за его счет муки, бобового масла, табаку, чумизы, соли и т. п. К записке прикладывалась красная мастичная печать с фамилией скупщика соболей. Туземец с этой запиской шел к адресату и получал все, что ему нужно. Не было случая, чтобы китаец земледелец отказал своему собрату – скупщику мехов, даже если знал его только понаслышке. Отпустив товар, он делал на обратной стороне записки свою надпись о сумме, которую должен получить со скупщика пушнины, и прибавлял к ней известный (установленный обычаем) процент.
Раз в год (обыкновенно дней за десять до Нового года) китайцы обменивались этими векселями и подсчитывали, кто кому и сколько должен. Случалось часто, что такая записка, как верный денежный знак, попадала в другие руки, но в конце концов она обязательно доходила до скупщика пушнины, который и выкупал ее обратно.
Люди, бывавшие по делам службы или случайно в тайге и доброжелательно настроенные к туземцам, неоднократно убеждали их игнорировать китайцев и везти пушнину прямо в город, чтобы там самим выгодно продать соболей, минуя посредников. Этим лицам казалось все так просто: часть денег, вырученных от продажи пушнины, пойдет на уплату долга кредиторам, а на остальные туземцы закупят себе вперед на год и продовольствие, и все, что необходимо для охоты.
