– Неужели еще оттуда, от берегов соседнего острова, они заметили ваш плот?
– Ты забыл о нападении туземцев. Тоже, кстати, приходивших от соседнего острова.
– Вот, черт, так, вместе, они и позавтракают нами, каннибалы синюшные.
– Пойди-ка разбуди капитана.
– Почему я? Кто вахтенный?
Вент удивленно взглянул на Грея и пожал плечами.
– Ну, я… вахтенный. Пойду я, какая разница?
– Нет-нет, – вдруг спохватилась Констанция, вспомнив, что ведь бомбардир обязательно обнаружит в каюте Рольфа Стива Норвуда, и тогда он может подумать о бароне черт знает что. А ставить в неловкое положение капитана ей не хотелось. Вот только сумеет ли Рольф оценить ее джентльменство? Вряд ли. – Я сам пойду. Из уважения к вашему возрасту, Вент. Все-таки я помоложе.
Вент ошарашенно взглянул на Грея и похмельно помотал головой. Он понимал, что Грей явно темнит, не мог лишь понять, по какому случаю.
3
Погасив фонарь, Анна обнаружила, что в каюте как-будто бы стало еще светлее. Голубой разлив лунного сияния половодно охватывал большую часть этой обители, наполняя ее таинственностью, приглушенным рокотом прибоя и музыкой небес.
Приблизившись к Рольфу, она провела пальцами по его волосам и прислонила голову к груди.
– Да женщина я, Ирвин, женщина! – иронично прошептала она. – Не противьтесь мне так, словно вас пытается ласкать мужчина. Кстати, вас… или сами вы когда-либо ласкали мужчину?
– Это исключено. Совершенно исключено, – нервно заверил ее капитан. – В сути своей немыслимо.
– Мне тоже так кажется, – прошептала Анна. – Для этого вы столь же суровы, как и я – для того, чтобы признаваться в своем женском естестве… Хотя порой так хочется оказаться в объятиях одного из этих просоленных, невоспитанных верзил!..
– Но вы так никогда и не открывались ни одному из пиратов?
– Вы же знаете, что пришлось открыться. Вернее, меня разоблачили. И удалось это первому штурману, Джессу Марру. Слава богу, что он оказался не из болтливых.
– Что же произошло потом? Почему вы так невзлюбили друг друга?
– Кто сказал, что невзлюбили? Впрочем, это довольно тягостная история, – нервно пресекла его любопытство Анна. Ей не хотелось, чтобы эта, первая их встреча окончательно погрязла в воспоминаниях и выяснениях.
Взяв руку барона, Норвуд повела ею по своей груди, бедру, милостиво подпустила к низу живота. Она чувствовала, что капитан все еще не может отрешиться от восприятия ее как мужчины, и старалась помочь ему в этом.
– Ну что, теперь вы убедились, капитан, что я… не мужчина?
– Знали бы вы, сколько раз я представлял себе эту, первую после моего островного заточения, встречу с женщиной!
– Но ни разу фантазия ваша не сумела вообразить ее такой, каковой она случилась этой ночью.
– Наверное, потому, юнга… простите, Анна, что она оказалась самой невероятной.
– Так уж и невероятной. Ночь как ночь. Корабль. Каюта. Одинокий мужчина. Одинокая женщина. И несусветная тоска.
Несколько мгновений они молчали, при этом Анна по-матерински прижимала голову Рольфа к своей груди, томительно выжидая, как он поведет себя дальше.
– Поняла, – вдруг осенило ее. – Все поняла! Это все мои чертовы брюки. Это они… сбивают вас с толку, мешают воспринимать меня как женщину, не позволяют наброситься на меня.
Усевшись на кровать, она с невероятной быстротой стащила с себя сапоги, а затем, поднявшись, начала медленно, дразня поигрыванием бедер, стаскивать с себя всю прочую одежду.
Откинувшись на спинку кресла, Ирвин с замиранием сердца следил за этим подлунным раздеванием женщины, словно бы досматривал сладкий утренний сон. Больше всего он боялся пошевелиться или произнести в этом сне какое-либо слово, потому что вслед за ним неминуемо наступило бы пробуждение, и всю эту сцену с раздеванием пришлось бы потом вспоминать с той же душевной тоской и сугубо мужской неудовлетворенностью, с какой он вспоминал подобные видения бесчисленное множество раз.
– Уж не знаю, как вы там устраивали свои развлечения с женщинами, но что ни с одним мужчиной в постели вы не развлекались, это мне теперь известно доподлинно.
– У вас и не было оснований подозревать меня в этом, Анна, – опять нервно возразил капитан.
– Не обольщайтесь, было. Все вы тут, на этих чертовых кораблях, понемногу звереете и впадаете в содомский грех. На это тоже пришлось насмотреться. Но как бы там ни было, имя мое произносить вы уже научились.
Окончательно разоблачившись, Анна поначалу решительно ступила к капитану, но, оказавшись в ореоле лунного сияния, осмотрела себя и остановилась. Она ведь уже успела забыть, когда в последний раз представала вот такой, обнаженной, перед мужчиной. Поэтому сама удивилась стройности и гармоничности своего налитого, по-мужски мускулистого тела. Так уж складывалось, что все ее встречи с Джессом Марром были краткими, поспешными, с постоянной оглядкой на то, как бы кто-нибудь не подсмотрел, не подслушал, не догадался.
К тому же Джесс, похоже, понятия не имел, что такое красота женского тела и мужские ласки. Он набрасывался на нее сразу же, оголяя лишь настолько, насколько это нужно было, чтобы хоть каким-то образом овладеть ею. Именно так, «хоть каким-то образом». А едва насытившись, тотчас же забывал о ней, что всякий раз больно ранило Норвуд.
Потому и расставания с ним тоже казались ей тягостными и в какой-то степени оскорбительными. Но что поделаешь? Джесс называл это «корабельно-абордажной любовью». Очевидно, так оно и было на самом деле: любовь у них действительно получалась корабельно-абордажная. Даже когда случалась вне корабля. Как это уже происходило на острове.
Теперь Анне, конечно же, не хотелось, чтобы и с бароном фон Рольфом все происходило и завершалось с такой же корабельно-абордажной бесчувственностью.
– Что вы приумолкли, капитан? – вполголоса спросила она, стеснительно прикрывая руками свои груди.
– Это невероятно, – так же, вполголоса, едва сдерживая волнение, проговорил Ирвин.
– Только-то и всего? – удивилась Анна после томительной паузы. – Это все, что вы можете сказать о женщине, которая стоит перед вами, нагая, словно Венера?
– Вы мне нравитесь, Анна.
– Какая непорочность чувств и мыслей! А как насчет «корабельно-абордажной любви»?
– Какой-какой?! – рассеянно переспросил Рольф.
– Вы и в этой, в «корабельно-абордажной», ничего не смыслите! – обреченно констатировала Норвуд, готовя себя к полной безысходности.
За перегородкой послышались грузные шаги, а затем властный голос Вента, и они по-заговорщицки притихли. Втайне Анна рассчитывала на то, что Констанций Грей сумеет отвлечь внимание всякого, кому вздумается врываться в столь неподходящее время в каюту капитана, и все же на душе у нее было неспокойно. Каким-то образом беспокойство это усиливалось еще и тоскливым, заунывным криком птицы – то ли совы, то ли престарелого попугая, – безутешно оплакивающей свою судьбу в чернеющей при свете луны рощице, крайние деревья которой подступали прямо к береговой линии.
