– Чем?
– Рассказом, капитан, рассказом.
Рольф недоуменно посмотрел на Констанцию и пожал плечами.
– В таком случае, вы крайне неинтересный рассказчик, штурман.
– Зато слушатель попался внимательный, а главное, умеющий понимать меня.
Рольф взглянул на нее еще пристальнее – он не любил, когда с ним говорили загадками – и перевел взгляд на приближающийся мыс. «Черный принц» так и не появлялся, и это немного успокаивало их обоих. Теплилась надежда, что свой рейд Коссар отложит на завтра. Теперь они уже видели только верхушку мачты «Нормандца», но в то же время не могли пропустить того момента, когда поблизости от него появился бы корабль пиратов.
– Очевидно, вы решили, что на что-то намекаете, – довольно язвительно парировал он.
– Намекаю, – признала Констанция.
Барон подбадривающе улыбнулся.
– Если я верно понял, этот слушатель – вы сами. Но почему бы вам, Грей, не смириться с еще одним, не менее заинтересованным слушателем? Возможно, ваши откровения помогут нам лучше понимать друг друга.
– К чему?
– Мы ведь теперь офицеры одной команды.
– Это довод, – согласилась Констанция после некоторого раздумья.
Скалистый мыс был уже совсем близко, а потому, умолкнув, моряки налегли на весла. Парус они подняли, однако он едва-едва наполнялся ветром. Но чувствовалось, что стоит им зайти за мыс, как ветер оживет и налегать на весла с таким упорством уже не понадобится.
– Так что, решитесь?
– Но ведь вы же потребуете говорить правду, все как было.
– Иначе какой смысл?
– В нашем пиратском братстве любопытство не поощряется. Кто каждый из нас на самом деле – этого лучше не знать. Ну а чего мы на деле стоим – так это познается в первом же абордажном бою.
Возразить Рольфу было нечего: Констанций прав. Всякая попытка покопаться в прошлом своего собрата считалась в их братстве презренной.
…Разыскать Леопольда Грея было не так уж трудно, вернулась Констанция к своим воспоминаниям. Основательно обнищавший, он все еще служил в конторе своего родственника-нормандца, владевшего несколькими судами, портовыми складами и шерстяной мануфактурой, что, однако, не мешало ему эксплуатировать подданного французского короля со всей возможной бездушностью, обеспечивая тому лишь самое скудное содержание. Оправданием ему могло служить только то, что и его собственные дела тоже шли крайне плохо.
Как бы там ни было, а появлению служанки виконт обрадовался несказанно. Еще больше он обрадовался и удивился, узнав, что в нательном поясе, который Кэрол смастерила вместе с его матерью, она привезла целое состояние в драгоценных камнях и золоте. Немало золотых хранилось и в истрепанном матросском сундучке Кэрол. Кроме того, небольшой ларец с драгоценностями она закопала в землю неподалеку от Ливерпуля, не решаясь подниматься с ним на корабль, команда которого показалась ей слишком уж ненадежной и какой-то полупиратской.
Распорядился виконт этим состоянием довольно разумно. Он не стал вкладывать его в предприятия разоряющегося двоюродного брата, а выждав, скупил кое-что буквально за бесценок; остальное он получил от умирающего родственника по завещанию, поскольку единственная наследница, престарелая вдова, и тоже уже парализованная, предпочитала общаться со священником, а не с кредиторами.
Вот только отношения с Кэрол складывались у него совершенно не так, как это грезилось молодой отважной служанке. В тайну этого путешествия жену Леопольда они с его матерью не посвящали. Да и жена, полумонашествующая религиозная фанатичка, особого интереса к судьбе ударившегося в бега мужа, казалось бы, не проявляла. Тем не менее, ссылаясь на брак с ней, виконт продолжал держать Кэрол в роли служанки. Хотя и довольно приближенной.
К тому времени, когда ей пришла пора рожать, виконт де Грей уже был владельцем того самого особняка посреди плато (а также фермы неподалеку от него), который местные жители почему-то называли Черной Обителью. Де Грей решил, что лучшего места для Кэрол и своего внебрачного сына ему не сыскать. Черная Обитель и впрямь превратилась для нее в монастырь. Впрочем, и это влюбленная служанка, твердо верившая в свою счастливую звезду, пережила прямо-таки стоически.
Подчиняясь воле виконта, Кэрол назвала своего сына Констанцием. И даже не огорчилась, поняв, что на имени весь интерес отца к своему незаконнорожденному чаду был исчерпан. В душе она уже была готова и к этому. Кэрол очень тосковала по своему хозяину, но, чтобы повидаться с ним, всякий раз вынуждена была переодеваться в мужское платье и тайком пробираться к нему в город. К тому времени виконт уже встречался с дочерью генерала и не желал, чтобы будущий брак с ней был омрачен сплетнями о его связях со служанкой.
А затем случилось так, что три важнейших события в жизни Кэрол и Леопольда почти совпали. Во Франции умирает жена виконта, освобождая его таким образом от святости церковного брака и оставляя солидное состояние, которое перешло к матери Леопольда. А в Черной Обители неожиданно и скоропостижно умирает его сын. Однако Кэрол, уже ожидавшей второго ребенка, каким-то образом, с помощью верной няни Констанция, удается скрыть этот факт. Почему? Да потому, что она опасается, что виконт де Грей может не признать второго ребенка. И вскоре, буквально через месяц после смерти мальчика, в Черной Обители опять появляется Констанций. Правда, Господом было велено, чтобы это была дочь, однако француженка решила, что и впредь полагаться на волю Господа не имеет никакого смысла, пора действовать по собственному усмотрению. Выдав свою дочь за Констанция – благо, что разница в возрасте не достигала даже года, – она и воспитывать ее принялась, как мальчика
[18].
9
Сумев достичь оконечности мыса, капитан Рольф и Констанция подвели плот поближе к берегу и, укрывшись между прибрежными камнями, решили передохнуть. Там, по ту сторону каменистой гряды, их поджидал попутный ветер, а вход в бухту Отшельника казался уже настолько близким, что они успели бы достичь его, даже если бы у восточной части острова замаячили паруса «Черного принца».
Напряжение постепенно спадало. Давая себе возможность отдохнуть, они улеглись так, чтобы можно было припасть спинами к надстройке и спокойно осмотреться.
Если с борта «Нормандца» им открывалась лишь получаша бухты с двумя скалистыми, немного похожими друг на друга мысами, то отсюда они могли видеть и западную часть острова, завершающуюся заползавшей далеко в океан косой, скала на которой очень напоминала полуразрушенную башню маяка. А главное, что где-то там, на краю спокойного умиротворенного моря, восставали едва улавливаемые взглядом очертания островка, которые вполне можно было принять за контуры застывшего, полузатонувшего, что ли корабля.
