– Как жаль, что здесь я допустил ошибку.
Вера в своего ребенка, в его возможности и таланты, в его природную мудрость помогает, на мой взгляд, значительно больше, чем любая оценка. Именно вера помогает ему вырасти тем человеком, которым он предназначен стать. Лично я очень верю в простую буддийскую мудрость: миру не нужен еще один Иисус или Будда, миру нужен ты. Ведь миру ни к чему однообразие, ему нужна твоя уникальность, кем бы ты ни стал.
Так и хочется ответить на этот вопрос просто: «Любить и не мешать ему расти». Но для тревожного родителя это, конечно, мнимая простота. «Не мешать» – это непонятная инструкция! «Скажите, что нужно делать?» – часто спрашивают меня тревожные родители. «Перестать тревожиться», – иногда говорю я им, зная, что и это – бесполезная инструкция, идиотский совет. Если «просто» – не получается. Предлагаю предпринять попытку разобраться.
Важно, конечно, понять, что значит «настоящий человек». Критерии «настоящести» будут в каждой семье разные. Более того, у каждого родителя разные, а еще есть бабушки и дедушки, братья и сестры, крестные матери… Так что даже если ребенок будет точно знать все критерии, ему предстоит нелегкий выбор – на чью же картину мира опираться, кого из важных для него людей порадовать воплощением ожиданий.
Когда я был маленьким, я очень старался быть хорошим. Потому что тогда я знал, кто я такой: «Я – хороший». Но, честно говоря, получалось у меня совсем плохо. Все вокруг были мной постоянно недовольны: мама раздражалась, когда я не хотел есть; папа кричал, когда я боялся застрять в нашем лифте; бабушка постоянно ворчала насчет беспорядка по всей квартире; брат тихо ненавидел за то, что я занимаю его комнату; младшая сестра обижалась, когда я не хотел с ней играть. Очевидно, роль «хорошего» мне не очень удавалась. Видимо, я был плохим.
Быть плохим – не то чтобы уж так непереносимо, но довольно грустно: не понимаешь, к чему себя приложить. Ведь что бы ты ни начал делать, получится очень «так себе», и ты снова оказываешься плохим. А я ведь очень хотел быть хорошим, очень-очень! И готов был сделать для этого все что угодно. Но чем больше я старался, тем хуже почему-то получалось.
Иногда от всего этого меня охватывало тоскливое уныние, и тогда я заболевал и не ходил в школу. Это помогало, потому что все вокруг начинали беспокоиться, и мне казалось, что я – вполне хороший, потому что так волноваться можно только из-за очень хороших людей, но когда температура спадала и я вылезал из кровати, моя «плохость» снова начинала заполнять все вокруг.
Я очень мучился и не знал, с кем об этом можно поговорить. Я пробовал с моим другом Митькой, но его эта проблема совсем не волновала, и он, бросив свое: «Забей!», убежал, даже не дослушав до конца мою, видимо, не очень увлекшую его мысль. Я пробовал с нашей Светланой Васильевной, учительницей, остававшейся с нами на продленке, но она сказала: «Надо просто больше стараться, делать больше добрых дел, помогать маленьким и старшим». И это тоже не помогло, потому что мне кажется – я старался. А как стараться еще больше, я не знал.
Я уже почти был готов смириться с тем, что хорошим мне никогда не быть, как однажды поздно вечером с нашей полутемной кухни до моих вездесущих ушей донеслись обрывки взрослого разговора.
– Боюсь, из него ничего толкового не получится, – устало говорила мама, прихлебывая чай.
– Это точно! Все дети как дети, а этот – ни рыба ни мясо, – со вздохом вторил ей папа.
– Он просто не приспособлен к жизни, вот и все, – вставила свое слово бабушка.
Почему-то я сразу понял, что все это – обо мне. Внутри меня что-то неприятно затвердело, и, чтобы не упасть, я облокотился на полочку, на которой стоял телефон. Разговор на кухне продолжался.
– И в кого он такой?
– Да уж, я таким не был! Меня боялся весь двор! Да что двор, вся школа! А этот – хлюпик, да и только, сам всего боится. Кто из такого вырастет?!
– Не хлюпик он, просто у него здоровье слабое, не ест ничего. Кабы ел, как все дети, так и был бы сильным… А так, может, в ученые пойдет, он ведь зато совсем не глупый мальчик.
– Да уж, мне только не хватало ученых хлюпиков в моей семье! Он мужиком должен быть, ты поняла?!
– Тише ты, детей разбудишь…
– Не мужиком, а божьим человеком, христианином должен быть.
– Вы, мама, как скажете… Может, в попы его еще отдадим?
Спор в кухне накалялся, в животе у меня что-то сжималось все больше, и уже стало трудно дышать. В этот момент проклятая полка с противным хрустом отвалилась от стены и рухнула на пол со мной и телефоном, произведя невероятный по накалу последующих эмоций фурор…
Спал я плохо и потому даже не могу сказать точно, сон это был или я слышал все наяву. Мне казалось, что я лежу на красивом лугу, чувствую, как солнце припекает мне лоб, стрекочут кузнечики и вдалеке шумит лес. Подходит мама, берет меня за руку и говорит:
– Главное, сын, чтобы ты вырос здоровым.
– Что это значит, мама? – спрашиваю я ее, не открывая глаз.
– Важно, чтобы ты ел кашу каждое утро, одевался по погоде, держал ноги в тепле, не портил зрение.
– И тогда я буду хорошим и ты будешь меня любить?
– Ну конечно!
Я начинаю чувствовать, как счастье и большое облегчение заполняют меня, и я становлюсь очень легким. И тут кто-то берет меня за другую руку. «Папа», – не открывая глаз, узнаю его большую шершавую ладонь.
– Главное, чтобы ты вырос сильным, чтобы стал мужиком: смог постоять за себя. В этой жизни, сын, главное – чего-то добиться, стать первым, стать чемпионом, всем показать, что ты – лучший!
– Главное – быть добрым и аккуратным, внучек. Смиренным надо быть и верить в божественную справедливость. – Бабушка говорит ласково, но почему-то крепко держит меня за ногу.
Счастье давно улетучилось, и от страха мне уже страшно пошевелиться и открыть глаза.
– Главное, братик, когда вырастешь, занимай поменьше места, не трогай чужие вещи и не путайся под ногами! – Мой брат крепко стискивает мою другую ногу и начинает тащить ее на себя.
Все они начинают тянуть меня в разные стороны и говорить одновременно. Они тянут меня все сильнее…
Я уже представляю, как лопну, словно огромная резиновая лягушка, и тогда никакого будущего не будет, потому что я умру.
