Отослав мужа, она помогла звезде раздеться и повесила истекающее водой голубое платье на крючок у камина. Капли падали с подола на горячие каминные кирпичи, шипели и становились паром.
Возле огня стояла большая жестяная лохань, и жена трактирщика поставила возле нее бумажную ширму.
– В какой воде будешь купаться? – заботливо спросила она. – В теплой, горячей или в настоящем кипятке?
– Не знаю, – отозвалась звезда, совершенно обнаженная – только топаз на цепи остался у нее на поясе. Голова девушки кружилась от столь неожиданных и сильных перемен. – Я никогда раньше не принимала ванну.
– Так-таки никогда? – шумно удивилась трактирщица. – Ну надо же, бедняжка моя! Тогда, я думаю, не стоит делать воду слишком горячей. Позови меня, если нужно будет подлить кипяточку, я пока сбегаю на кухню; когда выкупаешься, принесу тебе подогретого вина и сладкую жареную репку.
И прежде чем гостья успела возразить, что не нуждается ни в еде, ни в питье, женщина убежала, оставив звезду сидеть в жестяной лохани. Сломанная нога девушки, по-прежнему привязанная к шинке, торчала из воды, опираясь на трехногий табурет. Сначала ванна показалась звезде очень уж горячей, но потом она привыкла и расслабилась. Впервые со дня падения с неба звезда почувствовала себя вполне счастливой.
– Ну что, миленькая, – спросила жена трактирщика, вернувшись с кухни. – Надеюсь, тебе стало получше?
– Да, спасибо, намного лучше, – поблагодарила девушка.
– А как сердце? Как себя чувствует наше сердечко?
– Сердце? – удивилась звезда странному вопросу, но женщина казалась такой заботливой, что промолчать было бы неловко. – Ну… На сердце стало куда легче. Можно сказать, светлее.
– Хорошо. Очень хорошо. Давай же сделаем так, чтобы сердечко загорелось от счастья! Загорелось теплым, радостным огоньком!
– Уверена, что вашими стараниями мое сердце скоро так и запылает от радости, – ответила звезда.
Трактирщица ласково приподняла пальцами ее подбородок.
– Вот ведь лапушка. Что за душечка, говорит такие добрые слова мне, простой женщине! – И она, словно извиняясь, пригладила свои седеющие волосы. С ширмы свешивался толстый и мягкий купальный халат. – А вот и одежка для тебя, когда решишь закончить купание, – нет, нет, милочка, не подумай, что я тебя тороплю! Халатик такой теплый и приятный, а твое платьице еще не совсем высохло. Как только захочешь выбраться из ванны, позови меня, и я подам тебе руку.
Женщина нагнулась и тронула звезду между грудей своим холодным пальцем. И улыбнулась.
– Хорошее, сильное сердечко, – сказала она. Даже в этом темном мире встречаются добрые люди, подумала довольная и согретая звезда. Снаружи хлестал дождь, и ветер с воем носился по горному ущелью, а здесь, в трактире под знаком колесницы, царили тепло и уют.
Через некоторое время трактирщица с помощью своей унылой и глуповатой дочки помогла звезде вылезти из лохани. Огонь камина отражался в гранях оправленного в серебро топаза, блестевшего у девушки на талии, пока камень вместе с телом хозяйки не скрылся под теплой тканью халата.
– А теперь, моя сладкая, – сказала женщина, – иди-ка сюда и усаживайся поудобнее.
Она отвела звезду к длинному дощатому столу, во главе которого лежали два ножа – широкий и узкий, оба с костяными рукоятями и лезвиями будто из черного стекла. Прихрамывая, звезда добралась до скамьи и села.
В стекла ударил порыв ветра, и пламя в камине вспыхнуло зеленым, голубым и белым. После чего снаружи, покрывая грохот бушующих стихий, донесся басовитый голос:
– Еда! Вино! Огонь! И ночлег! Где здешний конюх?
Трактирщик Билли и его дочка даже не шелохнулись, обратив взгляды к женщине в красном платье, словно в ожидании указаний. Та поджала губы, подумала – и сказала наконец:
– Ладно, отложим дело. Ненадолго. Ведь ты не собираешься уезжать, милочка? – Последнее относилось к звезде. – Только не вздумай ехать в такую грозу, да к тому же с больной ножкой…
– Даже описать не могу, как я рада вашему гостеприимству, – искренне ответила звезда.
– Еще бы тебе не радоваться, – ласково согласилась женщина в красном, поглаживая нервными пальцами черные ножи словно в нетерпении. – Когда эти надоеды наконец уедут, у нас с тобой будет еще много времени – ведь верно?
За все время пути по Волшебной Стране Тристран не видел ничего прекраснее теплых окошек трактира. Пока Праймус кричал, призывая слуг, Тристран распряг изможденных лошадей и одну за другой увел их в конюшню позади харчевни. В самом дальнем деннике спал большой белый конь, но юноша слишком торопился, чтобы рассмотреть его повнимательней.
Он знал – тем самым странным местечком в груди, которое заранее знало обо всех местах и дорогах, где Тристран никогда не бывал, – что звезда совсем близко, рукой подать. Это знание успокаивало и одновременно заставляло тревожиться. Но юноша понимал, что лошади больше устали и проголодались, нежели он сам. А значит, его собственный ужин – а также весьма вероятная встреча со звездой – могли и подождать.
– Я займусь лошадьми, – сказал он Праймусу. – Почищу их и все прочее, иначе они могут простудиться.
Высокий господин хлопнул Тристрана по плечу своей огромной рукой.
– Ты славный парень. Я пришлю тебе со слугой подогретого эля.
Тристран расседлывал и чистил лошадей, а сам думал о звезде. Что он ей скажет? И что скажет она? Он возился с последним конем, когда в конюшню явилась скучного вида девочка с высокой кружкой горячего вина.
– Поставь сюда, – попросил юноша. – Я с удовольствием выпью, как только руки освободятся.
Девочка поставила кружку на какой-то ящик и вышла, так и не сказав ни слова.
Как раз тогда белый конь в дальнем деннике воспрянул на ноги и начал бить копытом в перегородку.
– Эй, тише, тише там, – крикнул Тристран. – Успокойся, парень, я сейчас посмотрю, не найдется ли у нас овса и отрубей и на твою долю.
Он обнаружил, что в переднее копыто черного жеребца забился большой камень, и осторожно вытащил его, одновременно придумывая, что сказать звезде. Например, можно так: Мадам, сердечно прошу вас принять мои нижайшие и искренние извинения. А она ответит: Сэр, я прощаю вас от всего сердца! Теперь отправимся же в ваше селение, где я сочту за честь быть переданной вашей возлюбленной в знак вашего обожания…
Его размышления прервал страшный грохот. Это огромный белый конь – который, как запоздало осознал Тристран, был вовсе и не конь, – вышиб дверь своего денника, яростно вырвался наружу и бросился на юношу, нацелившись острым рогом.
Тристран рухнул на усыпанный соломой пол, прикрывая голову руками.
Прошло несколько секунд. Юноша осторожно приоткрыл один глаз. Единорог замер около кружки, глубоко погрузив рог в горячее вино.
