– Что ты, тетенька!
– Смотри, а то я не люблю, если что-нибудь по знакомству. И ноты отца не приходило?
– Какой ноты?
– Видно, я ее опередила. Написал, что, мол, мою дочь Агриппину Петровну Передовую, когда она приедет, прогоните назад, если сможете.
Они рассмеялись. Пина весело, от души, а Родион сдержанно, как бы не решаясь, потому что он не мог освободиться от волненья и не знал, как поддержать разговор.
– Мне еще надо паспорт из гостиницы выцарапать и сдать сюда, – сказала Пина.
– Может, завтра?
– В воскресенье-то?
– А мы дней не разбираем, когда горит.
– Тогда в кино, – предложила Пина.
– А что? Можно и в кино, – обрадовался Родион. – Поехали.
В городе было людно. Билеты, оказалось, порасхватали на все сеансы, и это огорчило Родиона, потому что теперь надо было придумывать разговоры с Пиной.
– Как здоровье отца? – спросил он.
– Ничего. Я же писала.
– Хотя верно.
Они шли по большой улице. Пина разглядывала толпу, нет-нет да окидывала Родиона быстрыми глазами, улыбалась, а он страдал, не зная, чему она улыбается.
– Ты мои книги получала?
– Все получила. Я же писала тебе.
– Хотя верно, – согласился он.
– Еще раз спасибо.
Родион молчал. Как всегда, слова приходили потом, когда нужды в них уже не было. Если б билеты они достали! Он бы просто сидел рядом с ней, а кино бы работало за него.
– За что спасибо-то? – с запозданием сказал он. – Я сам сначала читал, а потом уже посылал.
– Видишь, я говорю, что ты хитрый человек! – засмеялась Пина. – Все до одной прочел?
– Все.
– Ну и как?
– Разные они, – осторожно сказал Родион.
– Ремарк, например? «Три товарища»…
– Да, да, помню. Немец, у которого два имени? Эрих и зачем-то еще – Мария.
Пина снисходительно заулыбалась:
– Ну и как тебе он?
– Пишет крепко, но смотря что взять из него, – неуверенно протянул Родион.
– А что бы ты, например, взял?
– Что это парни у него не поддаются, хотя их жизнь всяко ломает.
– Еще?
– Словам цену знают. И товариществу у них можно поучиться. Без этого они бы там пропали.
Пина удивленно заглянула сбоку в лицо Родиона, осторожно взяла его под руку, а он покраснел, и ему стало жарко вдруг от этого непривычного прикосновения. Когда раньше он гулял с девчатами – сам брать больше старался, а так, оказывается, все по-другому, и даже сердцу горячо, и легко идти.
– Знаешь, а я одну твою книгу привезла. Она же с печатями! Зачем ты ее из библиотеки?
– А что было делать? – отозвался Родион. – Искал, искал – нет нигде. Деньги внес, да и только.
– Нет, надо сдать.
– Можно и сдать, – согласился Родион.
К вечеру толпа стала гуще. Пина уже насмотрелась на нее, а Родион вообще не любил толочься среди праздных людей. Его не толкали, но само это многолюдье Родиона угнетало.
– Посидим? – предложила Пина.
От пестроты и тесноты они забились в крохотный сквер на главной улице, нашли краешек скамейки. Родион с наслаждением вытянул ноги, погладил колени. И вдруг вспомнил о том, что забылось на часок. Как там Санька сейчас? Распалил небось костер, кусты рубит, таскает колодины. А может, уже наворочался, спать лег?
– Ты о чем задумался?
– Знаешь, – помедлив, ответил Родион. – Летом да осенью толпа у нас пожиже, а вот весной откуда только берется народ!
– И ты об этом задумался? – засмеялась она.
– Да нет, как бы тебе объяснить? – Родион торопливо закурил. – Мы весной в городе почти не бываем. Горит сильно.
– Весной? Почему?
– Прошлогодняя трава. Одна искра – и пошло. Еще снега по низам, а в суходольных местах и на солнцепеках все звенит. Да и хвоя самая сухая в году, и лесорубы сучья дожигают, и в воздухе влаги нет – весняк ее выпивает. Скучно тебе все это?
– Говори, говори! – сказала Пина, рассматривая в сумерках его профиль.
– Да причин-то много. Леспромхозы вырубки плохо чистят. Земля холодна и не отдает пока воду. Что отпустит – дерева сосут, им сейчас только дай. Да не в этом дело…
– А в чем?
– Санька Бирюзов там один сейчас. Конечно, не впервой… Но у него какая-то история вышла, а он один, понимаешь?
Зажглись фонари, посвежело, и Родион отдал Пине свой пиджак. Она влезла в него, скинув туфли, а гуляющие оглядывались на них и улыбались. Действительно, какая уйма людей в этом городе!
– Понимаю, – сказала Пина.
– В понедельник я лечу к нему.
– И я тоже.
– Вообще не женское это дело, Пина.
– Ну, знаешь!
– Да я-то знаю. Не пора тебе?
Гостиница была недалеко от сквера. Пошли по затихающим улицам, и Родион, будто воробья, держал ее кулачок в своих широких и грубых ладонях. Она зашевелила пальцами, потрогала его мозоли.
– Ого!
– Что? – спросил Родион.
– Бобы.
– Прошлогодние, – сказал Родион, пытаясь высвободить руку. – За зиму не сошли.
– Родион, а почему у тебя здесь пальца нет?
Он отдернул руку.
– Отстрелил?
– Да нет…
Родион стеснялся своего недостатка, однако Пина спрашивала как-то очень участливо, просто, он почувствовал себя с ней свободно и легко, почти как с Санькой Бирюзовым. По вдруг забоялся, что может каким-нибудь неловким словом все испортить, хотя история, которую он мог бы сейчас рассказать, была всем историям история.
– Расскажи, Родион, – попросила Пина.
– Знаешь, не к месту. Это целое дело…
– Ну хорошо, – сразу согласилась она.
Родион шагал домой темными городскими улицами, курил одну папироску за другой, не замечая, что курит, что не видит города, ровно глаза притупились и уши заложило.
А в воскресенье он рывком вскочил с кровати. Сон не просто сил прибавил, а как бы омолодил его, и ноги не болели совсем. Примчался на базу пораньше, чтоб приготовить все – взрывчатку, инструмент, палатку еще надо было выбрать, продукты закупить, принять людей, что полетят с ним.
– Видишь, я в твою команду попал, – сказал Евксентьевский. Он сидел на крыльце и победно смеялся. – Вместе будем помогать стране бороться со стихийными бедствиями. Правильно я говорю, товарищ Гуляев?
