Черкесы, расскакавшись за бугром, стали сдерживать. Один отделился. Подскакал к Бакланову шагов на сорок, белозубо улыбаясь, черкнул ребром ладони себя по горлу.
И Бакланов ему улыбнулся и ответил с вызовом:
– Хо!
Черкес вскинул ружье, а Бакланов спрыгнул на землю и прикрылся шеей лошади. Из пистолета хорошо не достанешь, а ружье из-за спины стягивать – времени нет.
Черкес помедлил. В лошадь стрелять не стал. Лошадь-то добрая…
– Ба-бах! – это кто-то из наших по нему приложился.
Черкес мотнул головой и, припадая к конской гриве, умчался, разрядив ружье куда-то поверх казачьих голов.
– Гляди, сейчас пойдут!
Черкесы накатились, но шагах в пятидесяти взяли правее и левее и стали обскакивать, джигитуя и стреляя из ружей. Пули их или землю у казачьих ног взрывали, или над головами птичками свистели. В полчеловека никто не метил. Промажешь – в лошадь попадешь. А лошадь – добыча. Ради лошадей они и на Чамлык пришли.
И казаки старались наверняка бить. И на черкесских лошадей тоже как на возможную добычу посматривали. А получалась стрельба за воробьями – выше голов джигитующих наездников.
Кого-то все-таки зацепили. Покатилась по зеленой траве белая папаха, поволокла лошадь за ногу безвольное тело. Загорячились наездники, перекричали что-то меж собой, понеслись быстрее, стрельнули разом, дыму напустили. А за скачущими и стреляющими другие съехались и подобрали убитого. Затем схлынули. Стали съезжаться и разъезжаться, о чем-то переговаривались. Пули в стволы забивали с сальными тряпками.
Бакланов, глядя на них, своим приказал:
– Пули сильнее прибивайте. Там панцирники. Если пуля болтаться будет, ему никакого вреда, доспеха не пробьет.
И так безобидно и безопасно тянулась эта суматоха больше часа. Пять наездов или, по-другому сказать, пять атак отбили казаки бесполезной стрельбой. И тут у Бакланова мысль мелькнула, да такая, что жарко стало и кровь к рябым щекам прилила: «Это ж они у нас заряды выманивают… А полк наш где?..»
Вскочил в седло, привстал на стременах, потом и ногами на седло встал. Не видно полка…
Оглянулся на черкесов. Хорошо, что они с этой стороны не заехали, между сотней и Чамлыком не встали…
Подъехал к крайнему десятку. Прикинул, у кого из урядников конь добрее:
– Некредин!
– Я-а!
– К командиру полка. Передай, нехай поторопятся. У нас патроны кончаются. Дуй…
Умчался Некредин. И черкесы вроде не заметили.
Снова двинулась огромная, растянувшаяся на полверсты кавалькада. Черкесы ехали шагом, и казаки за ними шажком, но уже не так охотно.
С северо-запада, наперерез черкесам, тучу наносило. И на фоне чернеющего края неба ярче играли полуденные краски. Казаки с сомнением на горизонт поглядывали, а горцы, наоборот, оживились, загалдели, на тучу показывая, и остановились.
– К пешему бою!..
И казаки быстро и дружно с лошадей попрыгали, но глаза у многих как-то изменились. Накроет, не дай Бог, ливень, отсыреют патроны… Чем отбиваться будем?
Но черкесы поразмыслить времени не дали. Стали делиться, с двух сторон заезжать…
«На пространстве десяти верст», – писали потом баклановские биографы, горцы в тот день двенадцать раз «бросались в шашки». И каждый раз Бакланов якобы спешивал сотню и по полчаса и дольше отбивался «батальным огнем».
Но у нас пока до двенадцатой атаки не дошло…
* * *
Еще три раза горцы наехали – с джигитовкой, со стрельбой – и еще три раза схлынули. Отъехали, постояли, меж собой советуясь. Тут и Некредин вернулся, за малым коня не запалив (выходит, что вернулся он после десятой атаки).
Глаза у урядника бешеные, как у человека, добровольно в пекло лезущего. Бакланов, предчувствуя недоброе, спросил вполголоса:
– Ну? Что командир сказал?
Некредин так же вполголоса доложил ответ командира полка:
– «Скажи, – гутарит, – этому головорезу, что если у него нет патронов, то есть пики, а на меня пущай не надеется».
– Так и сказал?
– Так и сказал: «У казаков есть пики и шашки – могут ими работать…»
– Ах, ты ж!.. Полк далеко?..
– Из крепости не выступал…
– Да как же не выступал?..
– Значит, вернулся.
– Ладно… В строй! – отмахнул Бакланов.
«Я был поражен такою вестью, – пишет Бакланов. – Дождь настал проливной. Последовала одиннадцатая атака. После первых выстрелов ружья замокли, минута настала критическая; к счастью, атака продолжалась минут пять. Партия отступила. Последовал и я за ней. Подозвав к себе субалтерн-офицера Полякова, высказал ему наше положение, прибавив, что как у меня, так и у него кони добрые и мы могли бы ускакать, но в таком случае на жертву останутся меньшие братья, а потому даст ли он мне честное слово умереть совместно с братиею со славою, не видя сраму?
Ответ: Хочу умереть честно, а сраму не желаю пережить».
* * *
Субалтерн-офицер Поляков… Младший офицер сотни Бакланова… Во всем полку Жирова № 8 один офицер носил фамилию Поляков. Происходил он из славной Гундоровской станицы и был старше самого Якова Бакланова на целый год. В службу вступил с 1 января 1827 года. В именном списке офицеров 1-го военного округа (составлен в 1844 году) сказано о его службе: «В Царстве Польском в войну с мятежниками в полку Грекова 4-го – 4 года, 1 месяц, 12 дней. На Кавказской линии в полку Жирова № 8–3 года, 1 месяц, 18 дней.
В Бессарабии в полку Щербакова № 19 – 2 года, 7 месяцев.
Ныне на Кавказской линии в полку Куликова № 26 с 22 декабря 1843 года»
[10].
В хорунжие произведен 25 апреля 1831 года (во время войны с поляками). В есаулы – 15 апреля 1841 года.
* * *
Говорили они, отъехав вперед. Издали походило на обычное совещание двух офицеров: дальше преследовать или назад вернуться.
Первую косую полосу дождя снесло. Пронеслась она как авангардная сотня перед дивизией. Пока – так, накрапывало. Новые тучи находили. Тяжелее, чернее. Погромыхивало все ближе и ближе. Поглядывали казачьи офицеры на небо. Казалось, о погоде говорят.
Но казаки – народ опытный. Взгляды стали осмысленными и посветлели. На небо смотрели, на степь вокруг, на черкесов. Каждый знает, что когда-то помирать придется, но кто ж его знал, что именно здесь и именно так все это случится.
Не напрасно беду с черной тучей сравнивают. Все правильно – пришла черная туча, пролилась дождем и все заряды подмочила. А без зарядов как воевать?
Но Бакланова не зря потом героем считали. Он и был герой. Оглядел еще раз казаков и сказал Полякову:
