Бертольд придрался к тому, что часть латгалов страдает от набегов эстов из области Унгавния. Собственно, это были даже не набеги, а деревенская вражда с драками, но для Бертольда последний факт значения не имел. Ему требовался повод. Предприимчивый комтур выступил в роли защитника обездоленных, а вот русские сделать этого не смогли. Бертольд собрал немецкий отряд, присоединил к нему вспомогательные части латгалов (летов) и начал завоевание Эстонии. В 1209 году немцы дошли до эстонского замка Оденпе – Медвежья Голова.
Активность Бертольда напугала даже епископа Риги Альберта фон Буксгевдена. Епископ знал, что эсты находятся в зависимости от Господина Великого Новгорода, и опасался получить нового врага. Состоялись переговоры, на которых стороны заключили мир и демаркировали границы. Эта тактика усыпила бдительность северных русских общин, которые больше занимались выяснением отношений между собой, чем расширением границ и противостоянием немцам. То есть на первом этапе борьбы за Балтику мы видим такую же беспечность со стороны новгородцев и псковичей, как прежде – со стороны Владимира Полоцкого. Русичи сперва дали врагу закрепиться, а уж потом начали борьбу, но немцы оказались столь сильны, что нашим предкам пришлось обороняться, а не атаковать. А ведь если бы люди, принимавшие решения, не вынашивали свои «хитрые планы», а действовали решительно, всё могло быть иначе. Можно сколь угодно ссылаться на обстоятельства, сложность ситуации, оправдывать бездарных политиков, но факты говорят о другом. Когда Александр Невский собрал дружину и обрел волю к сопротивлению, он остановил натиск шведов и немцев, увенчав свои кампании двумя победами – на Неве и на Чудском озере. Когда герой нашей книги – Довмонт – сделался псковским князем, он бил немцев, как хотел. Следовательно, дело не в недостатке сил и не в сложной политической ситуации. Дело – в наличии воли к сопротивлению. Либо она есть, либо нет. Не заметить врага всегда проще, чем совершить усилие и выйти на бой. Не все наши предки смогли совершить такое усилие. За эту недальновидность пришлось расплатиться десятками тысяч жизней и утратой земель. Но, к счастью, поражения были не окончательными.
Тем временем часть летов, как мы видели, перешла на сторону немцев, чтобы рассчитаться с эстами за обиды. Уже в 1210 году комтур Бертольд фон Венден повел их в набег на Медвежью Голову – Оденпе. Деревянный эстонский замок был взят и разграблен, а те мужчины-эсты, которые не успели попрятаться, перебиты. Женщин победители щадили, превращая в пленниц. Восстановленный город Оденпе стал немецким данником.
Бертольд вернулся с богатой добычей. Его подвиги признал даже епископ Альберт. Тем более что события показали: с Новгородом можно не считаться, как и с Полоцком.
Сами эсты, однако, активизировались: напали на Венден и безуспешно пытались овладеть замком. К Бертольду пришли подкрепления, эсты отступили, заманили врага в засаду на переправе через речку Имеру и нанесли поражение. Немцы ответили новым походом, ради которого объединились силы меченосцев и рижского епископа. В 1211 году они взяли замок эстов Вильянди и переименовали в Феллин. Обе стороны вели войну без пощады. Немцы, разумеется, рисовали себя благородными воинами, а эстов – бездушными варварами, которые жарят пленных заживо или удушают, предварительно вырезав на спине знак креста. Но тевтоны убивали пленных не менее жестоко. Сожжение еретиков или язычников на кострах как раз входило в моду в тогдашней Европе и становилось одним из неотъемлемых атрибутов западной цивилизации.
4. Мстислав Удатный на севере
Это было время «смоленской гегемонии» на Руси. Мы уже видели, что смоленские князья пытались захватить Полоцк. Они господствовали в Киеве и старой земле древлян. Более того, утвердили одного из представителей своего рода в Великом Новгороде и таким образом контролировали весь торговый путь «из варяг в греки»; во всяком случае, ту его часть, что проходила по территории Руси.
Звали новгородского правителя из «смоленских» Мстислав Удатный (1209–1215, 1216–1218). Его характер и политическую программу принято критиковать. В этом солидарны классики русской исторической науки Н. М. Карамзин и С. М. Соловьев. Они любуются героизмом и отвагой Мстислава, но оба считают его слишком легкомысленным. Для Соловьева Удатный – вообще олицетворение антигосударственного начала, это человек, находившийся в плену родовых традиций и оттого терпевший поражение в столкновениях с новым, государственным порядком. Но сия умозрительная схема не выдерживает критики, потому что никакой государственной традиции еще не было. Мстислав обладал несомненным полководческим талантом, но в то же время был блестящим дипломатом. Он умел договариваться с половцами и финнами, вел тонкую политику в отношении других русских князей, умел лавировать между разными партиями в русских общинах Новгорода, Смоленска и даже Галича. А самое главное, что необходимо поставить ему в заслугу, – Мстислав освободит Галич от власти венгров в тот момент, когда католики практически завоюют и дезинтегрируют Западную Русь. Подробно мы рассказывали об этом в биографии Даниила Галицкого. К слову, Мстислав Удатный приходился дедом с материнской стороны Александру Невскому. Не от него ли унаследовал Александр полководческий талант и личную храбрость?
Неизвестно, как глубоко понимал Мстислав опасность вторжения Запада на Русь. Впервые он столкнулся с западными рыцарями на земле Прибалтики, когда стал князем Великого Новгорода. Узнав о набеге Бертольда на Медвежью Голову, Мстислав счел это покушением на интересы возглавляемой им общины. Князь вооружил новгородские рати и отправился брать Оденпе, который, как мы говорили выше, стал данником меченосцев. Согласно хронике Генриха Латвийского, это произошло в 1210 году, по новгородским же летописям – в 1212-м. В Псковской летописи значится под этим годом: «Ходи Мстислав Мстиславович… на Чудь, рекомую Торму, с Новгородцы и Плесковичи, и много плениша ихъ; потом же князь на зиму ходи с Новгородци к Чюдцкому городу, к Медвежей Голове, и села их попустошиша, и подступиша под город, и поклонишася Чюдь князю, и дань с них взят».
Ссылка на Псковскую летопись требует небольшого пояснения. Псковских летописей существует несколько, они изданы в Полном собрании русских летописей и представлены в библиографии к данной книге. Однако мы пользовались в основном тем вариантом псковского летописания, который опубликовал в 1837 году отдельным изданием известный русский историк М. П. Погодин (1800–1875). Впоследствии она выпущена в составе Полного собрания русских летописей уже как Первая Псковская. В библиографии мы даем ссылки на оба издания для удобства читателя: он может выбрать любой удобный вариант для сверки текста.
Ссылки в нашем тексте просто на «Псковскую летопись» означают публикацию Погодина. Те единичные случаи, где потребовалось уточнение, оговариваются особо. «Сказание о Довмонте», как известно, представлено во Второй Псковской летописи и идет в тексте сразу после «Сказания об Александре Невском», вслед за этим начинается стандартное летописное изложение событий с XI века. Но мы предпочли работать с более поздним вариантом «Сказания», изданным в серии «Памятники литературы Древней Руси» с хорошим комментарием и переводом. Небольшой недостаток публикации – лишь в том, что переводчики пишут слово «Бог» в соответствии с тогдашними советскими нормами со строчной буквы, и мы, естественно, в цитатах воспроизводим именно такое написание. В остальном издание и перевод безупречны. А теперь вернемся к рассказу.
