– Тост! – приказала девушка.
– Чтоб так же успешно закончить и следующий учебный год!
– Можно бы и лучше что-нибудь придумать, – воркотнула Галина, – ну да ладно. Сойдёт.
«Молодчина, молодчина Галя, верно рассчитала, что без вина нам было бы сегодня невмоготу, – думалось Валентину. – Да-да, выпить, выпить и забыться, отвлечься от всего…»
После второй стопки и деревья, и всё прочее стронулось, заколыхалось, очертания предметов стали размытыми, на душе полегчало, ничто трагическое вроде бы уже не грозило, благополучие должно было устроиться само собой, чудесным образом вопреки всем опасениям и тревогам. Кузакова меж тем выцедила из бутылки последнее, не пропадать же, мол, добру, партнёру – неполную стопочку, себе – на донышке, и понудила захмелевшего женишка выпить в третий раз.
Горячий чай с печеньем немного освежил, взбодрил Валентина, и он чувствовал себя не столько пьяным, сколько разомлевшим. Галина же держалась молодцом, взглядывала на юношу с улыбочкой, как бы оценивающе, с прикидкой, на что он в таком состоянии годен. И вдруг предложила позагорать. Убрала остатки трапезы в сумки, расстелила покрывало и стала раздеваться, повернувшись спиною к Валентину, сняла платье, комбинашку, сбросила туфли, сдёрнула носки, осталась в трусиках и бюстгалтере.
Третьяков стоял смущённый, озадаченный, ему и приятно было увидеть безупречно, гармонично сложенную фигуру девушки с бледно-шоколадистым загарцем, и как-то странно и боязно. На уроках физкультуры он видел, конечно, сто раз аппетитные формы однокурсниц в плотно облегающих трикотажных костюмах, видел загорающих студенток, в том числе и Галину, в сквере общежития, и сам там не раз, готовясь к экзаменам, штудируя конспекты, раздевался до трусов, совмещая приятное с полезным, но чтоб вот так, вдали от города, от людей, наедине с девушкой раздеться и лечь рядом – это же как-то дико, экстравагантно и даже провокационно!..
«Без поцелуев у нас сегодня, конечно же, не обойдётся, – размышлял Третьяков, – коль скоро это вошло в привычку, что ж, но не более того! Надо быть настороже, ни в коем случае не терять голову, не поддаваться инстинктам! А инстинкты могут взыграть, если влюблённые лежат рядышком голяшом. Но дело не только в элементарной физиологии, нет, всё сложнее! Страшась потерять меня навсегда, предполагая, что сегодня наша последняя встреча, такая импульсивная и смелая девушка, как Галина, может не удержаться и на прощанье поддаться страсти или даже вполне сознательно переступить грань дозволенного. Я должен удержать себя и её от безумных поступков с непредсказуемыми последствиями!»
А Кузакова, освободясь от одежд запросто, словно в своей общежитской комнатушке перед сном, глянула через плечо на медлившего Валентина и, как бы недоумевая, поторопила его:
– Ну что ж ты, Валя? Давай! – и улеглась на животе, растопырив локотки в стороны, положив голову, прикрытую белой полотняной шапочкой, на кисти рук.
Валентину ничего не оставалось, как последовать её примеру. Снял пиджак, стащил через голову рубаху, одним движением сдёрнул с себя майку, свернул всё это, положил на край покрывала. Когда же расстегивал пуговицы на брюках и вытягивал ноги из штанин, вновь остро почувствовал неловкость, стыдность, противоестественность происходящего. Галина, правда, не наблюдала за его раздеванием, она лежала неподвижно, как изваяние, её ослепительно прекрасное тело покоилось без малейшего шевеления. Не случайно она раздевалась, стоя к нему спиной, догадался Валентин, это чтобы не смущаться самой и не смущать его, и легла не на спину, а на живот тоже вполне обдуманно: чтоб ненароком не подсмотреть, как её кавалер станет оголяться.
И вот они лежат рядышком на расстоянии протянутой руки друг от друга, лежат и молчат, не решаясь заговорить. Им необходимо было свыкнуться с такой необычной ситуацией.
– Ну как, не жарко? – нарушила наконец молчание девушка.
– Нет, ничего, нормально, – ответил юноша.
– Врачи рекомендуют, чтобы не было ожогов кожи, через каждые пять минут поворачиваться.
– Ну что ж, правильно, медиков надо слушать.
Они повернулись лицом друг к другу, её рука, ладошкой кверху, легла рядом с его рукой. Сердце бешено заколотилось, дыхание затруднилось, так бы и кинулся гладить, целовать эту горячую нежную руку, и ладошку и дальше, всю-всю, с нежнейшей ложбинкой напротив локтя, всю до самого плеча!.. Валентин удерживал себя и с ужасом думал, что всё-таки не сможет долго противиться искушению, и непоправимое произойдёт. Ту же самую смуту, догадывался Третьяков, испытывает и его подружка. Вот она, потеряв терпение, кончиками пальцев провела по его руке от запястья до плеча, вроде бы прочертила линию. Это лёгкое прикосновение электрическим разрядом пронзило всё тело от кончиков пальцев на ногах до макушки на голове.
«Боже, какая же это пытка! Казнь египетская! – беззвучно вопил влюбленный. – Боже, как же я люблю её! Как же мне хочется ласкать её, всю-всю!» Девушка погладила грудь юноши, заросшую чёрным курчавым волосом и рассмеялась счастливым смехом ребёнка, получившего обещанную дорогую игрушку:
– А какие у тебя волосики на груди!
«Мы как будто бы забежали в будущее, в нашу первую брачную ночь! – думалось Валентину. – Но сегодня мы не имеем права так разнеживаться. Ведь если мы сейчас не удержимся и пойдём в наших ласках до конца, наше безрассудство может кончиться беременностью Галины… А дальше что?.. Аборт?.. Роды?.. Прощай, высшее образование?.. Нет-нет, ни в коем случае!»
Однако же оставаться совсем уж бесчувственным чурбаном Валентин не смог, схватил ласкающую его руку, осыпал поцелуями, как и хотелось, от ладони до плеча, а тут и губы девушки оказались недалеко, и влюблённые слились в долгом страстном поцелуе. Шепча друг другу нежные слова, они долго, с передышками целовались, однако же Валентин не давал воли своим рукам, намереваясь ограничиться лишь поцелуями, что не устраивало Галину, она так и норовила прижаться всем телом к любимому, коснуться ногой его ног, а тот отодвигался, стараясь, впрочем, делать это недемонстративно. Девушка вдруг сорвала с себя бюстгалтер, приподнявшись, показала мужчине своё сводящее с ума женское достоинство и, задыхаясь, промолвила:
– Милый, мне ничего для тебя не жалко! На, на, целуй! – и ткнулась в лицо мужчине голыми грудями.
Словно горячей волной хлестнуло, ослепило влюблённого студента, ничто на свете, подумалось ему в тот миг, не может быть сладостнее такого чудесного прикосновения, но вместо ответного чувства благодарности на неоглядную щедрость любимой, сторожевик в мозгу дал панический сигнал: «Стоп! Это самый опасный момент! Остановись мгновенно и решительно! Стоп, иначе будет поздно! Не-об-ра-ти-мо!»
– Сумасшедшая, ты что это?! Галя, Галя, не надо! Ты что это, Галя? – испуганно пробормотал, отстраняясь, Валентин. – Ведь это же… Ну нельзя же так… Пока мы не поженились, мы не должны… Мы не имеем права сейчас…
Кузакова резко отвернулась, закрыв лицо руками, зарыдала. Валентин, с чувством огромной вины, растерянный, несчастный, лихорадочно подбирал самые нужные, верные слова утешения, шептал их и осторожно, словно больную, гладил Галину по голове, по плечу. Чёрная туча тревог за их любовь и страха перед неведомым, грозным будущим опять нависла над ними неотвратимым злым роком. Что же там, впереди, ждёт их?..
