В любом случае про архаичные мифы финно-угров мы знаем немного, известные региональные варианты весьма и весьма различаются, но, даже если бы и не различались, притягивать к землям нынешней Ярославщины именно финского бога рискованно. Несложно представить, как смеялись бы даже над академическим автором, вздумай он слепо переносить на восточнославянскую почву, допустим, образы сербских или лужицких богов…
Этимология вообще говорит об обратном, считая слово «синий» индоевропейским: «Согласно словарю Фасмера, русское синий восходит к др. – инд. čiamās – “тёмный, чёрный”. Действительно, на ранней стадии развития языка понятия “чёрный” и “синий” не различались. В русской литературе XI в. во многих случаях синий ещё передаёт значение просто тёмного цвета, и уж практически всегда имеет довольно узкую сочетаемость (водные источники и некоторые природные явления)»
[79]. Весьма принципиальное для нас свидетельство. Принимая во внимание то обстоятельство, что в процессе складывания языка объект (предмет, явление) ещё воспринимается неотрывно от его качества, мы можем косвенно подтвердить связь названия с Иным миром.
Получается, с точки зрения языкознания мерянское название Sini может быть заимствованием из русского языка. Альтернативная, но опять же не совсем мерянская версия объяснения названия попалась тогда, когда работа над рукописью была совсем закончена.
«Примерно в одном километре от северной окраины села Николо-Гастунь (Тульская область. – С.Е.), в лесу, лежит гранитный валун серого, местами коричневого цвета и весом около 3 тонн. Среди местных жителей он известен как Синий камень. Такое название он предположительно получил не за свой цвет, а за свое культовое предназначение. На церковнославянском языке “синец” – “бес”, что буквально означает бесовский камень (см. Полный церковнославянский словарь). Здесь не обошлось без влияния христианской церкви, так как после христианизации все языческое становилось бесовским. Косвенно это подтверждает легенда, в которой говорится, что под этим камнем разбойник Жаба закопал свои драгоценности и нашедшему их грозят всевозможные беды»
[80].
Синий камень близ села Николо-Гастунь в Тульской области (по Е. Г. Барбашову)
В церковнославянском «синец» действительно означает «бес», но литоним «Синий камень» совсем не обязательно означает «бесовский камень», поскольку, согласно Фасмеру, «сине́ц род. п. – ньца́ “черт” – табуистическое название, образованное от си́ний». Так что связь тут, скорее, обратная. Но наблюдение характерное.
Подведём промежуточные итоги. Сегодня сотрудники природного парка «Плещеево озеро» уверенно рассказывают экскурсантам, что не только история почитания, но и собственно название камня восходит к финно-угорским племенам, которые предшествовали славянам на этих землях. Дескать, чёрный был у древних мерян цветом траура, а камень – тёмного цвета с синеватым оттенком, и таких камней, дескать, не водилось в Уральских горах (sic!), откуда пришли сюда финно-угорские племена. Потому-то, мол, и возникло его почитание, отнюдь не связанное с культом плодородия: в нём видели «камень смерти».
Что меря предшествовала в этих краях славянам, сомнений нет. На то указывают и археологические, и летописные свидетельства, и топонимика. Да, собственно, никто особо с таким утверждением и не спорит (ну кроме совсем уж фантазёров от фольк-хистори).
А вот прочее весьма сомнительно.
Во-первых, название камня, как мы только что увидели, не финно-угорское, а славянское или заимствованное из славянского. Другое его название, более древнее, нам неизвестно, если оно вообще было. Камень вполне мог называться просто Камнем или слыть воплощением некоего божества, перенимая порою его имя.
Во-вторых, камни, которые имеют такое же название и являются объектами сходных культов, встречаются и там, где народы уральской языковой группы вроде бы не жили, а если жили, то практически не оставили никаких явных следов. Как говорят, «Синие камни» имеются на территории Беларуси.
В-третьих, тёмные цвета, конечно, связаны с иномирьем, но… даже само утверждение и распространение культа священных камней могло быть занесено сюда как раз славянами. Это маловероятно, но всё-таки авторитетный питерский археолог профессор И. В. Дубов пишет: «Недавними исследованиями установлено, что культ камней появился в Верхнем Поволжье вместе со славянами-переселенцами, пришедшими сюда с Северо-Запада, из Новгородской земли»
[81].
Почитание камней в Европе – давняя, многотысячелетняя традиция, которая явно не была заимствована у уральских народов. Так, например, «в македонской народной традиции священные камни почитались из-за их обособленности от природных объектов и считались символами сверхъестественной силы»
[82]. Лидия Ковачева прослеживает немало параллелей с верованиями античных греков, да, но… греки уж явно не финно-угры.
Получается, что уральская версия литонима «Синий», похоже, несостоятельна. Дошедшие до нас легенды о камне – поздние, хотя и находятся в общем ряду с преданиями о волшебных/культовых камнях, а все известные нам обряды, которые совершались на берегах Плещеева озера, тоже скорее славянские, а не финно-угорские. Это не исключает, что племя меря также почитало камень, но мы ничего не знаем о том, как именно.
Обратим внимание также, что Иной мир в архаичной традиционной культуре вообще имеет несколько иные характерные черты, нежели привыкли думать многие – видимо, под влиянием христианства (даже устоявший образ безрадостного царства греческого Гадеса не вполне справедлив)
[83]. И траурным цветом, допустим, у восточных славян был отнюдь не чёрный. Это зафиксировано в том числе и этнографически.
Поэтому в любом случае говорить о «трауре» едва ли уместно. А вот о связи этого потустороннего мира с плодородием речь вести как раз надо.
Как обстоит дело с другими Синими камнями?
