Пистолет был – небольшой, дамский, засунутый в матерчатую, мокрую от пота кобуру. «Спешил товарищ, – понял Высторобец, – по мою душу спешил. Даже кобура взмокла, не только сам».
Отметил, что пистолетик слабоват – только по мухам из него стрелять. Следом он обшарил первого качка, продолжавшего судорожно дергать одной рукой, в кармане у него нашел паспорт на грузинскую фамилию, хотя щекастый качок никак не был похож на гордого сына гор, деньги – доллары и пачку родных, «деревянных». Поколебавшись немного, взял триста долларов – компенсацию за то, что он потратил на Оксану, ресторан и прочие вечерние прелести. Перевернул качка лицом вниз, поскольку подмышечной кобуры у него не было, и, хотя тот не должен был иметь оружие – лишняя тяжесть при приставленном охраннике, да и хлопот не оберешься, если угодишь к омоновцам, – нашел пистолет – вполне приличный «макаров», заткнутый за ремень «макаров» – это не короткоствольная пукалка, которой был вооружен его напарник, это серьезное оружие. Высторобец засунул его себе за ремень – на манер качка, – бесшумно скользнул к двери, прислушался. Было тихо.
Можно было, конечно, и остаться здесь – перетянуть руки и ноги качкам, чтобы не подползли, пока он будет спать, худосочная Оксана все равно проснется нескоро, – отдохнуть, прийти в себя, но это будет не отдых. Нужно уходить.
Он еще немного послушал лестничную площадку, подъезд, не обнаружил ничего опасного и ушел, беззвучно затворив за собой дверь.
20 сентября, среда, 24 час. 00 мин.
Г-господи, сколько всего случается в этот ночной час в Москве – городе некогда тихом, пристойном, дисциплинированном, никогда не отличавшемся хапужничеством и кровожадностью, – люди душат друг друга, режут, колют штыками, жгут огнем, выковыривают друг другу глаза, полосуют спины на лапшу, проламывают головы утюгами и чугунными сковородками, обливают ацетоном, бензином, скипидаром, прочей горючей жидкостью и тут же подносят спичку… Москва преобразилась неузнаваемо, от этого города отвернулся Бог.
21 сентября, четверг, 8 час. 00 мин.
Белозерцев спал плохо – просыпался в поту от того, что ему являлись разные страхи, видения, вертел головой, пытаясь понять, где он находится – неужели его взяли налетчики и засунули в подвал? Зажимал зубами крик, рвущийся из груди на волю, проводил рукой по мокрому лбу, потом зажигал свет и вздыхал облегченно – нет, не взяли, все в порядке, он находится у себя в конторе… Тянулся к телефонам, поднимал одну трубку, другую, словно бы хотел услышать добрые слова поддержки, но из трубки доносились только назойливые визгливые гудки, и Белозерцев, встряхиваясь от одури, клал телефонные трубки на место, тяжело опускал голову на подушку и засыпал снова.
Встал он с тяжелой головой, забрался под душ, побрился; прополоскал шведским эликсиром рот – хоть и пил он вчера первоклассные напитки, а осадок от них остался такой, как и от обычной сивухи – тяжесть в желудке, будто он наелся земли, и вонь изо рта невероятная – помойкой несет, обычной помойкой, на которую побрызгали одеколоном, и еще, может быть, самую малость – коньячком.
Подумал: «Не позвонить ли домой?» Ведь что бы там ни пели ему Зверев с генералом Веней, жизнь граждан, в том числе и его, контролируется – с помощью «жучков», «паучков», прочих элементов прослушивания. Все засекается, как никогда, и какой-нибудь неведомый оператор, лакей в чине младшего лейтенанта, ухмыляется, теребит пальцами тонкогубый рот, слушая, как тут изголяется в своих речах Белозерцев. Белозерцев уже заранее ненавидел этого младшего лейтенанта, ненавидел люто – у него зудели руки, чесались костяшки кулаков, едва он начинал думать о нем. Да, прослушивают невинных граждан ныне все, кому не лень, и его тоже прослушивают – ведь он ничем не лучше и не хуже других. Поэтому лучше сделать звонок, чем не делать его. «Зачем? – с внезапно подступившей тоской спросил он себя. – Прежнего дома уже нет. И Ирки нет. Все!» Но звонок сделать надо было, и он это понимал. Он взял трубку. Прошелся пальцами по кнопкам набора и, когда раздались длинные гудки, дунул в трубку и выкрикнул громко:
– Алло! – Ему показалось, что те, кто должен услышать его, засечь, не слышат ничего, и он выкрикнул еще раз: – Алло! – потом произнес с досадою: – Дрыхнет, нерадивая жена! – и бросил трубку на рычаг.
А с другой стороны, чего ему бояться, когда есть на свете близкие друзья Зверев и Иванов? Абсолютно нечего. И тем не менее что-то протестующее, рождающее в душе муть, некий далекий озноб, возникло в нем: Зверев с Ивановым, конечно же, выручат его, но вдруг за ними, как за старыми, той еще, советской, поры кадрами, следят? Ведь нынешним властям брежневские чиновники совсем не нужны.
Через десять минут он вызвал к себе братьев Фоминых. Те вошли в его кабинет, крупнотелые, с отточенными движениями, с приветливыми улыбчивыми лицами, с которыми никак не совмещалась настороженность, застывшая в глазах.
– Есть одно дело, хлебное, – сказал он им, – и очень деликатное. Хочу поручить его вам, больше поручать некому. Справитесь?
– Попробуем, – ответил за двоих Андрей Фомин, – только что за дело?
– Надо убрать Высторобца, – не стал скрывать Белозерцев: он понимал, что об этом лучше сказать сразу, не ходя вокруг да около…
– В смысле? – лицо у Андрея Фомина побледнело.
– Смысл один – убрать и все. Сможете?
– Это можно… дело это нехитрое, – Андрей Фомин покрутил шеей, словно ему нечем было дышать, – только…
– Что «только»? – нетерпеливо, с напором поинтересовался Белозерцев. – Что «только»?
– Все-таки он наш шеф. Брал нас на работу. Проверял… доверял, ничего худого мы от него не видели… И вдруг?
– Все дело в том, что прыщи на чистой коже не возникают – вскакивают там, где грязь, на пораженных участках. А Высторобец – это сплошной пораженный участок. Его надо убирать, срезать, и чем раньше – тем лучше. Я не буду вам излагать, что произошло. Как говорится: меньше знаешь – лучше спишь… Высторобец сам подписал себе приговор. Сам! – Белозерцев открыл стол, достал оттуда две пачки долларов. – Здесь аванс, по полторы тысячи на брата. Выполните задание – получите еще столько же. Как убрать Высторобца – подумайте сами, не мне вас учить. В восемь тридцать Высторобец будет у меня. Хотелось бы, – Белозерцев энергично перечеркнул рукой пространство, словно располосовал чей-то предвыборный плакат, – в общем, хотелось… – он выразительно посмотрел на братьев, – сами понимаете, чего хотелось, а точнее, хочется. Превратить настоящее время в прошедшее – ваша задача. Берите деньги, – он придвинул пачки долларов братьям, – и за дело!
– А если мы откажемся? – неестественно застывшим голосом спросил один из братьев, Владимир.
– Мне будет очень жаль, – Белозерцев вздохнул: он начал игру и не имел права ее прерывать либо выходить, это для него было смертельно опасно – даст слабину, попробует отработать назад, и все – на самом себе он может ставить крест. – Я бы тысячу раз подумал, прежде чем задавать такой вопрос. Больше ничего предлагать я вам не буду.
