Прошло немного времени и все успокоилось. Подвязанный под мышки Кастет висел на суку и приходил в себя. Седовласый в несколько прыжков достиг дорожки и скомандовал.
– Тяни!
Толстяк с Тимом поднатужились и как безвольный мешок потащили Кастета к себе. Он оставлял в земле глубокую борозду, за что разоренный газон еще раз попытался утянуть его вниз, но усилия Толстяка, Тима и присоединившегося к ним Седовласого, не оставили ему никаких шансов. И вот Кастет оказался на песчаной дорожке. Его грудь еще ходила ходуном, но взгляд был ясным. С ног до головы он был в черной сырой земле.
Встав на четвереньки и подняв голову, он выдохнул.
– Спасибо!
Старый Ворон милостиво принял его слова и отвернулся. Как долго ждал он этого дня! Как много вытерпел и передумал. Не оборачиваясь, он скомандовал.
– Отдохнули? Теперь вперед!
На Лес опускалась ночь. Тропа еще угадывалась в сумерках, но усталый Тим клевал носом и то и дело спотыкался.
– Нужно найти ночлег, – сказал Седовласый. – Нам все равно, а мальчишка валится с ног.
Кастет был согласен.
Они вышли к подножию одинокого холма. На нем виднелись три-четыре кочки и больше ничего, кроме высокой густой травы, которая стелилась под ногами и словно звала прилечь на нее. Тим опустился на землю – рядом оказался куст голубики. Не евший весь день, он с жадностью набил рот твердыми, но еще неспелыми ягодами. Они оказались кислыми и совершенно несъедобными. Тим выплюнул.
Его кто-то толкнул в плечо. Это был Седовласый. Он протягивал кусок хлеба. Тим хотел было взять, но в последний момент отдернул руку.
– Ешь, – настаивал Седовласый. – Мне нужно, чтобы ты был живым. Пока…
Тим подхватил брошенную горбушку. Его зубы вгрызались в черствую мякоть, которая показалась самой вкусной из всего, что он когда-либо ел.
– Спасибо! – поблагодарил он Седовласого, но тот только хмыкнул.
– Два «спасибо» за один день – это чересчур.
Закончив со скудным ужином, Тим лег. Небо к ночи распогодилось. На нем зажглись первые звезды. Среди них Тим нашел Большую и Малую Медведиц, созвездие Персея, висевшую напротив него Андромеду, и… заснул.
Кастет обошел ночную стоянку и приблизился к Толстяку.
– Ты сегодня дежуришь. Следи в оба! Если что – дай знать.
– Хорошо, – машинально отозвался Толстяк, явно не слыша, что ему говорят.
Он зачерпнул горсть монет и медленно сквозь пальцы ссыпал их обратно в мешок. Зачерпнул еще раз… И получил сильную затрещину.
– Ты слышал, что я сказал? – прошипел Кастет.
– Да-да. Я все слышал, – заблеял Толстяк.
– Смотри у меня, – Кастет мгновение смотрел на мешок, а затем пнул его.
Звон монет наполнил округу.
– Что ты делаешь? – завопил Толстяк и кинулся собирать рассыпавшиеся побрякушки. – Ай! Куда? Это мое…
Кастет присел рядом с Седовласым, кивнул в сторону ползающего на четвереньках Толстяка.
– Теперь точно не заснет – будет до утра ковыряться.
Зад Толстяка торчал из высокой травы.
– Мое, мое. Никому не отдам, – вдруг его осенила блестящая догадка. – Не нужен мне этот проклятый мешок. Разложу сокровища по карманам. Так надежнее. Не рассыплется и никто не отнимет.
Седовласый с презрением наблюдал за его поползновениями.
– Смотри, чтобы это золото не вырыло тебе могилу.
Старый Ворон расстелил на траве накидку, укрылся ею и уснул. Все затихло. В темноте слышались только бормотания Толстяка.
Беспокойная ночь
Затих и Лес, и спал до тех пор, пока его тишину не прорезали истошные вопли.
– Спасите! Кто-нибудь!
Седовласый вскочил на ноги. Его рука привычно потянулась за мечом, но ножны были пусты. Всего мгновение понадобилось опытному воину, чтобы оценить обстановку. Кричал Толстяк. Вперед ногами и вниз лицом он плыл над травой. Его руки были плотно прижаты к телу. Вытаращенными глазами он с мольбой смотрел на Седовласого.
– Помоги!
Седовласый разглядел, что Толстяка тащили четыре небольших существа. Коренастые, с угрюмыми лицами и широкими квадратными подбородками, они несли Толстяка как бревно – молча и деловито.
– Гномы! – воскликнул Седовласый. – Врежь по ним, и дело с концом.
– Я не могу пошевелиться! – кричал Толстяк.
Схваченный по рукам и ногам он медленно уплывал. Наконец, ему удалось высвободить руки. Он хватался за траву, за землю, за все, что могло хоть немного остановить движение, но сильным и невозмутимым гномам было все равно. Взбираясь по склону холма, они несли Толстяка к огоньку свечи, которую держал сгорбленный седой гном. За его спиной открывался черный проем уходившей вглубь холма норы.
– Спаси меня! – голосил Толстяк. Он вырывался из державших его объятий, но те были словно тиски.
Гномы приближались к норе. Седовласый понял, что медлить нельзя, выкинул вперед руку и направил свой удар в последнего гнома, но сияющий огонь не выскочил из его ладони.
– Проклятие! – выругался Седовласый. – В этом лесу ничего не работает.
Он кинулся догонять и на бегу крикнул Толстяку.
– Выворачивай карманы! Они утянут тебя. Отдай им золото и останешься жив.
– Нет! Не могу! Оно мое!
– Бросай, не то сдохнешь! – Седовласый был почти у цели, когда его взгляд встретился со взглядом старого гнома.
Они узнали друг друга.
– Ах-ты, старый лис! – выкрикнул Седовласый. – Вот мы и встретились!
Он замер всего на миг, а Толстяк уже наполовину исчез внутри холма. Седовласый бросился к нему, но не успел – старый гном закрыл дверь перед носом Ворона. Седовласый с остервенением заколотил в нее ногой, но толстые окованные железом доски не поддавались. Выглянувшая из-за тучи луна осветила длинные полосы вывороченной земли – все, что осталось от Толстяка.
Тим спал глубоким сном и не слышал того, что происходило вокруг. Его укачивало как в колыбели. Над ухом слышалось убаюкивающее «Бу! Бу-бу! Бу-бу-бу! Бу-бу!»
«Как приятно, – подумал Тим. – Как в детстве».
Внезапно в его сон ворвались крики Кастета.
– Проснись! Проснись же, ты!
Тима тряхнуло. Он недовольно поморщился и открыл глаза. Вверху покачивалось звездное небо. На миг его заслонило лицо Кастета.
– Проснись, пока не поздно!
Кто-то невидимый бережно нес Тима по склону холма, туда, где горел теплый огонек свечи, такой уютный и домашний. «Зачем что-то делать, если добрые хозяева не стали меня будить и сами несут к себе в дом, в теплую кровать», – подумал Тим и блаженно зевнул. Над ухом звучало «Бу! Бу-бу-бу!», от которого глаза закрывались сами собой, а руки и ноги становились точно ватными.
