Книга Хрупкие вещи, страница 21. Автор книги Нил Гейман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Хрупкие вещи»

Cтраница 21

Молодой человек удивленно смотрел на птицу. Всем известно, что вороны разговаривают, но этот ворон не разговаривал еще ни разу, и никто даже не ждал, что он может заговорить.

– Да, конечно. Задавай свой вопрос.

Ворон наклонил голову набок.

– Тебе нравится это писать?

– Что – это?

– То, что ты пишешь. Отражение жизни. Иногда я читаю твои, так сказать, произведения. Тебе нравится это писать?

Молодой человек внимательно посмотрел на птицу.

– Это литература, – объяснил он, словно беседовал с ребенком. – Настоящая литература. Настоящая жизнь. Наша действительность, как она есть. Задача писателя – показать людям мир, в котором они живут. Мы держим для них зеркала.

Молния расколола ночное небо. Молодой человек выглянул в окно: в ослепительной вспышке небесного пламени силуэты скрученных голых деревьев, похожих на черные кости, и руины аббатства на дальнем холме казались особенно мрачными и зловещими.

Ворон прочистил горло.

– Я спросил, тебе нравится это писать?

Молодой человек посмотрел на птицу, потом отвел взгляд и молча покачал головой.

– Вот поэтому ты и пытаешься убивать свои вещи насмешкой, – заявил ворон. – Когда ты делаешь злую сатиру на избитые фразы и однообразные серые будни, в тебе говорит не сатирик. Все дело в скуке. Тебе наскучили обыденность и повседневность. Тебя уже не возбуждает жизнь, как она есть. Неужели ты не понимаешь? – Ворон помедлил, поправляя клювом топорщившееся перо, а потом строго спросил: – А ты никогда не задумывался... может быть, тебе стоит начать писать фэнтези?

Молодой человек рассмеялся.

– Фэнтези?! Слушай, я пишу настоящие книги. Настоящую литературу. Фэнтези – это не жизнь. Эзотерические мечты, красивые выдумки, которые меньшинство пишет для меньшинства, это...

– Это то, что ты стал бы писать, если бы понимал, что для тебя хорошо, а что плохо.

– Я приверженец классической школы, – сказал молодой человек и указал на книжную полку с образцами бессмертной классики. «Тайны замка Удольфо», «Замок Отранто», «Рукопись, найденная в Сарагосе», «Монах» и так далее. – Это литература.

– Никогда, – сказал ворон. И больше он не произнес ни слова, отныне и впредь. Ворон сорвался с бюста, расправил крылья и вылетел из кабинета – в темноту, ждущую за распахнутой дверью.

Молодой человек зябко повел плечами. Потом перебрал в уме стандартные темы фэнтези: автомобили, игра на бирже, сезонные транспортные билеты, домохозяйки и полицейские, советы психологов и реклама моющих средств, подоходный налог, дешевые рестораны, глянцевые журналы, кредитные карточки, уличные фонари и компьютеры...

– Да, это чистой воды эскапизм, – сказал он вслух. – Но не в этом ли главное стремление человека: порыв к свободе, тяга избегнуть обыденности?

Молодой человек вернулся к письменному столу, собрал страницы своего незаконченного романа и безо всякого сожаления убрал их в нижний ящик стола: к пожелтевшим старинным картам, зашифрованным загадочным завещаниям и документам, подписанным кровью. Пыль взметнулась потревоженным облаком, молодой человек закашлялся.

Он взял новое перо, заострил его перочинным ножом. Окунул кончик пера в чернильницу. И снова начал писать:


VIII


Амелия Эрншоу отрезала два ломтика серого хлеба с отрубями, положила их в тостер и нажала на кнопку ВКЛ. Она настроила таймер на «сильно поджаристый», как любит Джордж.

Сама Амелия любила чуть-чуть подрумяненные золотистые тосты, без коричневой корочки. И ей больше нравился не серый, а белый хлеб, пусть даже в нем не было никаких витаминов и прочих полезностей. Она не ела белого хлеба уже лет десять.

Джордж сидел за столом и читал газету. Он даже не посмотрел на Амелию. Он никогда на нее не смотрит.

«Я его ненавижу», – подумала она, и это простое, по сути, действие – облечение эмоций в слова – несказанно ее удивило. «Я его ненавижу». Это звучало, как песня. «Я ненавижу его за его сильно поджаристые тосты, за его лысину, за то, что он домогается к девушкам в офисе – к молоденьким девочкам, только-только окончившим школу, которые смеялись над ним у него за спиной, – за то, что он не замечает меня, когда не хочет, чтобы я ему докучала, а так происходит всегда, за то, как он говорит: „Что, дорогая?“, когда я к нему обращаюсь с простым вопросом, как будто он больше не помнит, как меня зовут. Как будто он просто забыл, что у меня вообще есть имя».

– Тебе яйца всмятку или вкрутую? – спросила она.

– Что, дорогая?

Джордж Эрншоу был привязан к жене и относился к ней с нежностью, и он бы искренне удивился, если бы узнал, что Амелия его ненавидит. Он относился к ней точно так же – и с тем же эмоциональным зарядом, – как и ко всему, что имелось в доме уже десять лет и по-прежнему продолжало исправно работать. Например, телевизор. Или газонокосилка. Он думал, что это любовь.

– Знаешь, нам все-таки надо сходить на какую-нибудь демонстрацию. – Он постучал пальцем по развороту газеты. – Показать, что нам тоже не все равно, что мы в чем-то участвуем. Э, дорогая?

Тостер пискнул, сообщая, что тосты готовы. Однако наружу выскочил только один сильно поджаристый ломтик. Амелия взяла нож и достала второй, поломавшийся. Тостер им подарили на свадьбу. Подарил дядя Джек. Уже совсем скоро надо будет покупать новый – или учиться делать тосты на гриле, как делала мама.

– Джордж? Тебе яйца всмятку или вкрутую? – спросила Амелия очень тихо, и что-то в звучании ее голоса заставило Джорджа оторваться от газеты.

– Как хочешь, дорогая, – сказал он, ласково улыбнувшись, и так и не понял – о чем потом сообщал всем и каждому на работе, – почему она вдруг расплакалась.


IX


Перо тихо поскрипывало по бумаге, молодой человек полностью погрузился в работу. Глаза горели, на губах играла довольная улыбка.

Душу переполнял странный восторг.

Странные твари скреблись и шуршали в обшивке стен, но он их не слышал.

Тетя Агата в комнате наверху выла, стенала и гремела цепями. Надрывный потусторонний смех летел сквозь ночь от руин аббатства: разрывал темноту, вздымался волнами маниакального веселья. В темном лесу за домом метались нескладные бесформенные существа, и молодые женщины с волосами цвета воронова крыла в страхе бежали от них в ночи.

– Поклянись! – сказал Тумбс, дворецкий, обращаясь к смелой девчонке, которая выдавала себя за горничную. – Поклянись мне, Этель, поклянись своей жизнью, что не расскажешь об этом ни единой живой душе...

В окнах маячили лица и слова, написанные кровью; одинокий вампир в самых темных глубинах склепа склонился над чем-то, что когда-то, наверное, было живым; молния вспорола ночь мимолетным изломом света; безликие твари бродили по миру; все шло, как должно.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация