Очень правильное замечание.
Я никак не мог найти радиостанцию, у которой не сбивался бы сигнал. В конце концов, я нажал кнопку сканирования каналов и не стал останавливаться на каком-то одном. Просто слушал, как радиостанции переключаются наугад в мятущихся поисках устойчивого сигнала: госпелы, старые песни, библейские чтения, обсуждение сексуальных проблем, кантри и джаз – по три секунды на каждую станцию с продолжительным белым шумом в промежутках.
Лазарь был мертв. Совершенно определенно. Лазарь был мертв, как говорится, тут без вариантов, но Иисус воскресил его, дабы мы все узрели... я говорю, дабы мы все узрели...
В позе, которую я называю «китайский дракон». Это можно вообще говорить в эфире? А когда ты... ну, это... кончаешь девчонке в рот, можно легонько ударить ее по затылку, и все потечет у нее из носа. Я чуть не умер от смеха, когда мы в первый раз...
Если сегодня под вечер ты вернешься домой, я буду ждать в темноте. Я буду ждать свою женщину в компании верной бутылки и верного револьвера...
Так говорит нам Иисус. Чтобы в час смертный, который может прийти нежданно, как тать в нощи, отойти к Господу с чистой душой...
Президент выступил с инициативой...
Начните утро с чашки ароматного кофе. Свежемолотый кофе. Для вас, для меня. Удовольствие каждый день. Потому что у нас каждый день – свежемолотый кофе...
И так – без конца. Волны звука омывали меня всю дорогу.
Чем ближе к югу, тем они становились радушнее – люди. Заезжаешь куда-нибудь перекусить, и в дополнение к еде и кофе получаешь еще разговоры, вопросы, кивки и улыбки. Был вечер, я сидел в какой-то закусочной, ел жареную курицу с овощным рагу. Официантка мне улыбалась. Еда казалась какой-то безвкусной, но, наверное, дело было не в ней, а во мне.
Я вежливо кивнул официантке, и она приняла это за приглашение подойти и подлить мне кофе. Кофе был горьким, но мне это нравилось. По крайней мере у кофе был хоть какой-то вкус.
– Я вот смотрела на вас и думала, – сказала официантка, – у вас, наверное, есть профессия. В том смысле, что вы производите впечатление человека, который профессионал в своем деле. Можно поинтересоваться, чем вы занимаетесь? – Она именно так и сказала, слово в слово.
– Конечно, можно, – ответил я, чувствуя себя чуть ли не одержимым какой-то посторонней сущностью. При этом я принял вежливо-напыщенный вид, изображая то ли У. К. Филдса, то ли Чокнутого профессора (только профессора солидного и толстого, а не такого, какого сыграл Джерри Льюис, хотя сам я нисколько не толстый; для моего роста у меня почти оптимальный вес). – Я... антрополог, и сейчас еду на конференцию в Новый Орлеан, для обсуждения различных вопросов, консультаций и просто приятного и интересного времяпрепровождения со своими коллегами-антропологами.
– Я так и думала, – сказала она. – Сразу видно, что вы человек интеллигентный. Я сразу подумала: это, наверное, профессор. Или, может быть, стоматолог.
Она опять улыбнулась мне. И я даже подумал, что, может быть, стоит остаться здесь навсегда, в этом крошечном городке. Завтракать в этой закусочной каждое утро. Ужинать тут каждый вечер. Пить этот горький кофе. А она будет мне улыбаться, пока у меня не закончатся кофе, деньги и время.
Я оставил ей щедрые чаевые и поехал дальше на юг. И на запад.
2. «Язык привел меня сюда»
Мест в гостиницах не было. Ни в самом новом Орлеане, ни в пригородах. Джазовый фестиваль «выел» все подчистую. Из-за жары спать в машине было невозможно, но даже если бы я был готов упариться ночью с едва приоткрытым окном, я все равно бы не чувствовал себя в безопасности. Новый Орлеан – настоящий город. И это больше, чем я мог бы сказать о большинстве городов, где я жил. Он – настоящий. Но небезопасный. И недружелюбный.
Я весь чесался, от меня дурно пахло. Хотелось помыться, хотелось спать. Хотелось, чтобы мир перестал двигаться мимо меня.
Я объехал десятки дешевых клоповников и в итоге – собственно, я заранее знал, что так будет – зарулил на стоянку отеля «Мариотт» на Канал-стрит. По крайней мере я мог быть уверен, что у них найдется свободный номер. У меня в картонном конверте лежала квитанция на его оплату.
– Мне нужен номер, – сказал я, обращаясь к одной из женщин за стойкой регистрации.
Она даже не посмотрела в мою сторону.
– Мест нет. И не будет до вторника.
Мне нужно было побриться, принять душ и выспаться.
– На меня должен быть зарезервирован номер. Мне так сказали в университете. На фамилию Андертон.
Она кивнула, что-то быстро набила на клавиатуре, уточнила: «Джексон?» – дала мне ключ от номера, и я расписался в книге регистрации. Поставил инициалы. Женщина показала, где находятся лифты.
Одновременно со мной к лифтам подошел невысокий мужчина с хищным ястребиным лицом, длинными волосами, собранными в хвост, и трехдневной щетиной, густо пересыпанной сединой. Он откашлялся, прочищая горло, и обратился ко мне:
– Прошу прощения, вы – Андертон из Хоупуэлла? Мы с вами печатались в одном номере «Журнала антропологических ересей». – Он был в белой футболке с надписью: «Антропологи делают это, пока их злобно обманывают».
– Правда?
– Правда. Я Кэмбелл Лах. Университет Норвуда и Стритхэма. До этого – Кройдонский политехнический. Англия. В том номере они напечатали мою статью об исландских бродячих духах и призраках.
– Рад познакомиться – Я пожал ему руку. – У вас совсем не лондонский акцент.
– Я бирмингемец, – сказал он и зачем-то добавил: – Из Бирмингема. Я раньше не видел вас на таких сборищах.
– Я в первый раз на конференции.
– Тогда держитесь поближе ко мне, – сказал он. – Главное, не волнуйтесь. Все будет в порядке. Помню, на самой первой своей конференции я все время боялся. Прямо вот до усрачки боялся, что сделаю что-то не то. Сейчас мы поднимемся в бельэтаж, заберем, что положено, потом пойдем приводить себя в порядок. У нас в самолете было не меньше сотни младенцев, честное слово. Не меньше сотни. И все по очереди орали и какались. И еще их постоянно тошнило. Причем одновременно орало не меньше десятка.
Мы поднялись в бельэтаж, забрали беджики и программки.
– Если хотите пойти на «прогулку с призраками», запишитесь заранее, – сказала улыбчивая молодая женщина, сидевшая за столом. – «Прогулки с призраками» по старому Новому Орлеану. Каждый вечер. Группа не больше пятнадцати человек. Так что советую записаться.
Я принял душ, постирал одежду в раковине и повесил в ванной сушиться.
Усевшись голым на кровать, я принялся изучать содержимое картонного конверта. Не особенно вникая в содержание, быстро пробежал глазами доклад, который Андертон собирался представить на конференции.
