– Ввел первый попавшийся адрес, который пришел ему в голову. Причем даже не знал, окажется ли такой. Но, видимо, оказался, потому что письмо не вернулось.
– Но он же даже не знает, кому отправил! Может, тот человек вообще книг не читает! Или сотрет его, подумав, что вирус прислали! – закричала Рина.
Окса передернула плечами.
– Откуда ж я знаю? Чего ты на меня набросилась? – миролюбиво сказала она. – На вот, это Воинов тебе передал. Через Лохмушкина.
– Мне?
– Да. Сказал: для девушки, которая приводила к нему ослика последней. Я вычислила, что это вроде как ты!
Окса сунула руку в карман и что-то положила Рине на ладонь. Рина увидела кольцо с крупным камнем переменчивого цвета, который казался то красноватым, то, когда его подносили ближе к лампе, желтоватым. На камне была вырезана непонятная восточная надпись, а над ней – виноградные грозди. Рина надела перстень на палец. Ощутила легкое покалывание. По завитушкам кольца от сердолика побежали бледные синеватые искры. Они обегали перстень по кругу и, не покидая пределов кольца, возвращались в камень.
Рина вскинула глаза на Оксу. Та с интересом смотрела на кольцо, но искр не замечала. Видимо, их видел только хозяин перстня.
«Закладка? – подумала Рина. – Да, закладка, но я с ней не сливаюсь. Значит, это половинчатая закладка!»
Она смутно припомнила, что каждая закладка существует в виде трех одинаковых камней: один в нашем мире, другой в болоте, третий на двушке. Два камня обыкновенные, и лишь третий является закладкой. Силы могут циркулировать между камнями. В болоте действующих закладок не осталось. В нашем мире закладки есть, но мало, так как почти все они отхлынули на двушку. Крайне редко, но все же случается, что силы закладки раздваиваются и одна половина этих сил находится у нас, а другая на двушке. Такая закладка, дробно существующая сразу в двух мирах, называется половинчатой.
Рина легонько коснулась камнем своего лба, ощутив крошечный костер таланта, не сжигающий, но согревающий и живой. Не тарахтящее словами поверхностное вдохновение ослика, а нечто вечное, радостное и простое, что отзовется во всяком сердце, поскольку во всяком сердце уже есть искра этого огня.
Глава четвертая
Наста возвращается из нырка
В последнее время я перестал верить в возможность нейтральных состояний. Просто на основе самонаблюдений. Уходит отвага – приходит трусость. Уходит любовь – является тяжелое, медлительное раздражение. Уходит горячность – ее сменяет вялость. Уходит правда – приходит ложь с сотней разных лиц: от откровенной лжи другим до неявной лжи самому себе. В общем, жизнь – это сплошное ГОРЯЧО – ХОЛОДНО. И никакого нейтралитета.
Из дневника невернувшегося шныра
В открытое настежь окно в ШНыр с любопытством заглядывало лето. Лето радостное, беспокойное, озорное. Надувало теплым ветром шторы. Носилось по саду. Дышало Зеленым лабиринтом. Звенело цикадами. Играло ночными птицами. Подбрасывало к луне мотыльков. Потом, вспоминая, что у него и в других местах дела, кидалось вдоль пыльной дороги к дачной части Копытово, откуда сразу начинали доноситься звуки музыки и редкие вспышки салютов.
Бывшие младшие шныры, которые считались уже средними, сидели в отдыхательном пятачке, замыкавшем коридор второго этажа. Это были лучшие их часы – часы официального безделья. Где-то с десяти вечера до двенадцати ночи. К этому времени основные работы в пегасне были уже завершены и там оставался только дежурный.
Сашка звякал блинами штанги, изредка ложась на скамейку, чтобы выполнить жим лежа. При этом он старался не навешивать слишком много, потому что опасался Макара. Тот легко мог начать вопить: «А-а! Мушка прилетела! А-а! Села!» – и надавливать на гриф пальцем, не давая вылезти из-под штанги.
Даня, валяясь на диване, разглядывал свою ладонь, размышляя, как мудро и тонко устроена человеческая рука. Можно брать предметы разного размера, поворачивать под всевозможными углами, использовать как ковш, рисовать, писать. Продуманы малейшие мелочи. Порой кажется, что что-то лишнее. Например, ногти. Но когда вытаскиваешь занозу или надо почесать комариный укус – сразу становится ясно, что ногти очень даже необходимы.
Макар вертелся у теннисного стола. Потом вдруг стал кричать:
– Эй! Кто последний шарик спер? Совсем обнаглели?! Поймаю гада – убью!
– У тебя в кармане! – сказал Влад Ганич, не оборачиваясь.
Макар вначале, конечно, заорал: «Что ты врешь?! Зубом ответишь! В каком кармане?!», а потом удивленно замолчал, потому что шарик и правда оказался именно там.
– Откуда ты все знаешь? – спросил он.
– Про тебя я все знаю, – сказал Влад, придирчиво разглядывая на свет манжеты своей белоснежной рубашки.
Кирилл сидел на подоконнике. Под окном, в пятне света от фонаря, ковырялась Суповна. Сверху видна была ее широкая, склоненная над цветником спина. Суповна выдирала сорняки. Изредка выпрямлялась, морщась бралась за поясницу и вновь возвращалась к прерванному занятию. Таких цветников, как этот, у Суповны по всему ШНыру было несколько. Росло на них то, что проклевывалось из семян, которые приносили с двушки старшие шныры.
Кирюша рассеянно наблюдал за Суповной, а потом вдруг схватился за горло и скатился с подоконника.
– Мама, спаси своего сыночка! Я теперь всегда буду есть кашу! – горячо зашептал он. – Она только что выкорчевала пень! Одной рукой!
– И че? – спросил Макар.
– Повторяю: здоровенный пень с корнями! Вырвала его из земли и перебросила через весь сад.
– Да-а. С бабулей лучше не ссориться, – признал Макар.
Кирюша вернулся на свой наблюдательный пост. Вокруг Суповны с голодным мявом шныряли коты и, мешая работать, терлись о ее ноги. Суповну это выводило из себя.
– А ну прочь пошли, дармоеды! Метят тут все, цветы топчут! Сегодня же всех перетравлю! На складе мышей полно, а они тут шатаются! – крикнула она и, расшвыряв ногами котов, направилась к крыльцу. Ненадолго скрылась и, почти сразу вернувшись, сыпанула что-то в миску. И сразу же, опережая друг друга, в миску сунулось с десяток кошачьих голов.
– Чего там? – лениво спросил Макар.
– Суповна перетравила котов! – наябедничал Кирюша.
Вскоре миска опустела. Сытые коты развернулись, лениво потерлись о ноги Суповны и отправились в кусты. Видимо, умирать.
Лена меланхолично вязала свитер. Рукав у нее не получался. Она распускала его и вязала заново. Чем-то домашним веяло от нее, успокаивающим.
Недавно был день рождения Кирюши. Бабушка, то ли расщедрившись, то ли сослепу набрав в сбербанке-онлайн лишний нолик, сбросила любимому внуку на карточку много денег, и все младшие и средние шныры отправились играть в пейнтбол. Каждый раз выигрывала команда, в которой была Лена. Причем Лена не делала ничего особенного. Забивалась куда-нибудь в уголок и сидела как мышка, чтобы ее не нашли. Потом к Лене кто-то подходил, и она со страху начинала палить.
