– Спасибо, деточка! Можешь и дальше играть с топориком! Только подальше от меня!.. Там тебя, кажется, твой начальник бежит благодарить! – сказала девушка и села. Млада и Влада смотрели на нее с завистливой злобой. На них очарование девушки явно не распространялось.
– Это Катя Грекова! Повелевает всеми мужчинами, к которым хоть ногтем прикоснется!.. А я помню ее по ШНыру. Серая такая мышка, но рисовала замечательно… Поразительное чувство цвета! У меня до сих пор в кабинете висят две ее картины, – с грустью сказала Кавалерия.
На забрызганном грязью авто подъехал Долбушин. Стоял на пятачке, ярко освещенном фарами. Выглядел уставшим, зевал, опираясь на зонт. Рина, подглядывавшая в щель забора, торопливо отодвинулась, но потом, сообразив, что отец никак не может ее заметить, вновь прильнула к щели. Увидела, что Белдо кинулся к Долбушину и показывает на водохранилище уже ему, что-то попутно объясняя.
– От ты дуся! Белдо – Белдою – о Белде! – с горечью воскликнул Витяра, подглядывающий в соседнюю с Риной щель. – Все знает!
– Еще бы! Яйцо через болото тащить! – вполголоса сказала Кавалерия.
– Это точно, – задумчиво согласился Витяра и вдруг добавил: – А если бы Наста его туда бросила? В болото? Хорошо ведь было бы?
Кавалерия, услышав такое, вздрогнула и внимательно уставилась на него. Витяра стоял у забора и дергал себя за мочки ушей-баранок.
– А? Что ты сказал? – переспросила Кавалерия.
– Ну как?! Почему эльбы злые? – горячо продолжал Витяра. – Их мир задохнулся, у них нет закладок, нет радости, нет надежды! И вот они гниют в злобе и зависти! Надо им все отдать и сказать: «Вот, возьмите! Мы вас любим! Мы все с вами разделим!» И тогда души их согреются!
Кавалерия легонько потрясла головой, будто вытряхивая из ушей невероятную чушь, и взяла Витяру за рукав.
– Согреются, – сказала она мягко. – Ясное дело, согреются! Пойдем и мы погреемся! Захвати с собой чего-нибудь для печки!
Витяра огляделся, отыскал на земле доску и потащился за Кавалерией. Когда он вошел, начальница ШНыра сидела у буржуйки и кочергой ворошила угли.
– Ну вот… прогорело уже все… бросай! – велела она. – Так что, предлагаешь эльбов перевоспитывать?
– Мне их жалко, – сказал Витяра. – Разве такого не бывает, что кто-нибудь жалеет эльбов?
– Всякое бывает, – признала Кавалерия. – Количество человеческих заскоков велико, но не безгранично.
– А если это несправедливо? У нас есть все – а у них? Разве любовь не все растворяет?
Кавалерия пошевелила в печке сырую доску. Доска сочилась паром.
– Я тебе не рассказывала? В детстве я подобрала на улице несчастного котика. Он был мокрый, грязный, к тому же еще и одноглазый. Почему-то я решила, что он мучается. И притащила его не к себе домой, потому что родители животных не жаловали, а к бабушке… Накормила котика, высушила, прижала к себе, так и уснула с ним в обнимку. А у бабушки было два попугая. Когда на другое утро я встала, то увидела, что клетка валяется на полу. Оказалось, кот ухитрился подцепить одного попугая лапой и протащить его сквозь прутья клетки. Повторяю: сквозь. Одно крыло так и застряло в прутьях. А второго он просто придушил…
– Этот кот. Инстинкты ж у него, – сказал Витяра.
– Да, – согласилась Кавалерия. – Инстинкты. Но все же я не усложняла бы и не пыталась быть гуманнее добра. С этого многие начинали – и почти все разлетались вдребезги. Надо раз и навсегда решить, с кем ты. И уже не дергаться. Или однажды впадешь в такую заумь, что перебьешь из арбалета весь ШНыр за то, что в пегасне кто-то раздавил дверью мышонка.
– Не перебью, – сказал Витяра.
Он глядел на Кавалерию недоверчиво, исподлобья.
– Ты на опасном пути. Ты создал в душе идеальный ШНыр.
– Из пластилина! – поправил Витяра.
– Считай, что пластилин – это слепок с твоей мечты. Такой же идеальный у тебя и образ ныряльщика. Все мы не соответствуем этому образу. Кузепыч жадничает, Суповна буянит, Вадюша выдумывает себе поклонниц, я… впрочем, меня мы критиковать не будем!.. Я идеальна! Отчасти ты идеализируешь первошныров, но и они, я уверена, узнай ты их поближе, имели бы те или иные слабости.
– Нет, – оспорил Витяра. – Не так все! Я всех люблю. И вас, и Кузепыча, и… Платошу, который ушел! И Дениса!..
– И эльбов?
– И эльбов, – упрямо повторил Витяра. – Почему у них все так плохо, так безнадежно? Они же тоже Его дети! Его создания!
– И? – спросила Кавалерия.
– И надо их тоже любить! Будь у меня такие сыновья, я бы сказал им: да, я знаю, что я вам не нужен! Да, я знаю, что я вам неинтересен! Знаю, что то, что дорого мне, вы презираете и топчете! Но я все равно люблю вас! Вот вам отдельная планета, живите и существуйте на ней по своим собственным законам, – дрожа, сказал Витяра.
– Так болото и есть такой отдельный мир! Но, как видишь, он задохнулся, – сказала Кавалерия. – И, согласись, было бы глупо давать им бесконечное множество миров, чтобы и их тоже загадили.
Витяра сунул пальцы в печку, выручая муравья, который случайно оказался на влажной доске и теперь бегал туда-сюда, не зная, как спастись.
– Меня и другие вещи смущают! – сказал он. – Например, почему в нашем мире так мало чудес, когда двушка – сплошное чудо? Мир задыхается от тоски и боли и уже ни во что не верит! А сколько людей умирают! Они заболевают, они молят об исцелении – и ничего не происходит. Физические законы перемалывают человека и укладывают его в могилу. Все, точка! Я знаю, что двушка добра, я пытаюсь убедить себя, понять ее логику, но… порой ее не вижу!
– А я вижу, – сказала Кавалерия. – Чудо не должно быть рядовым. Рядовое чудо – это антибиотики. Они спасли жизнь миллионам – но что от этого изменилось? Стал ли кто-то из спасенных чище? Благодарнее? Добрее? И потом чудеса все же происходят! Мы достаем закладки!
– Да, но сколько?.. Мало! Очень мало! И достаются они чаще всего не тем, кто… ну не тем, кому бы я отдал их, например! – воскликнул Витяра.
– Долбушин, – сказала Кавалерия.
– А? – Витяра непонимающе вскинул голову.
– Альберт Долбушин рассуждал точь-в-точь как ты. Он тоже мечтал усовершенствовать систему. Предлагал упорядочить работу на двушке. Сколько у него было разных идей! Например, устроить на двушке склад. Бывает, шныра посылают за одной закладкой, а он находит другую. Тогда он относит закладку на склад, где она ждет следующего ныряльщика, которому будет нужна именно она. Или другой вариант – прочес. Опытные шныры ныряют дальше и находят больше закладок, чем неопытные. Долбушин предлагал, чтобы опытные шныры искали, как можно дольше оставаясь на двушке, а средние шныры стали бы транспортными осликами. Шастали бы через болото туда-сюда, перенося закладки…
