Витяра, печально смотревший на огонь, вскинул голову.
– Разве это плохие идеи? – заинтересовавшись, спросил он.
– Идеи отличные, – признала Кавалерия. – Но где Долбушин сейчас? С нами?
Витяра посмотрел в узкое окошко-бойницу, за которым, пытаясь заглянуть внутрь, топтался Макс.
– По другую сторону забора, – сказал он.
– Да. По ту сторону забора, – грустно повторила Кавалерия. – Поэтому хочешь совет? Не задумывайся! Не усложняй! Не задавай себе вопросы, почему, да как, да какая в том справедливость. Не ищи логики! Истинная логика многомерна. Мы же двухмерны, как человечки, нарисованные на бумаге, нам всего не понять. Просто допусти один раз, что те, которые жили до тебя, сумели проложить правильный путь. Вот и следуй этим путем, никуда не сворачивая. А то заблудишься в темноте.
Уже рассвело, когда из ШНыра на жеребой кобыле Констанции (уезжая с Настой на «Скорой», Азу он оставил здесь) прилетел Ул. С собой он привез два навьюченных на седло ледовика, под прикрытием которых шныры смогли покинуть точку «Запад».
Увидев ледовики, Тилль сломал только что закуренную сигарету и срывающимся голосом приказал берсеркам опустить арбалеты. Белдо унял боевых ведьм. Только Млада и Влада бежали за пегами и, подпрыгивая, каркали:
– Счастья! Любви! Здоровья! Удачи! Исполнения желаний!
И вот это было уже действительно страшно. Улу даже захотелось уронить на них сверху один ледовик. В конце концов, ведь он мог и отвязаться. Поскольку Ул, не пожелавший перевьючивать атакующие закладки, по-прежнему был на Констанции, Аза летела за ним с пустым седлом и поглядывала на хозяина с недоумением. Ул оборачивался и посвистывал, успокаивая ее.
Кавалерия поверх ушей Цезаря смотрела на небольшой, выпиравший из-под земли холм. На холме, окруженный кольцом арбалетчиков, стоял только что прибывший гибкий худощавый мужчина с курчавыми волосами и смотрел на водохранилище. Почувствовав взгляд Кавалерии, он вскинул голову вверх и, приложив руку к груди, легонько поклонился.
Глава пятая
Тени в тумане
Бывает, дружишь с человеком, и хорошо дружишь, а после раздруживаешься, хотя очевидной ссоры не произошло. И ведь что смущает: как-то незаметно все случилось. Много мелких трещин и каких-то ошибочных взаимных недопониманий привели к разрыву.
Из дневника невернувшегося шныра
Человек весь до капли проявляется в том, как он ведет себя, разбуженный на рассвете. Гулк Ражий рычит как раненый кабан и с криком «Зашибу!» швыряет первое, что попадется ему под руку. Маланья Перцева садится на лавке, издает тихий невнятный стон, смотрит огромными жалобными глазами, точно говорит: «Люди! Вы же не звери!», а после падает и засыпает как убитая. Мещерю Губастого надо обливать холодной водой.
Кика Златовласый немедленно вскакивает (даже если будят другого) и начинает везде бегать и все трогать. То золой кого из спящих разрисует, то лавку подпилит. Поэтому все стараются, чтобы Кика с вечера посильнее вымотался. Лучше бы даже в нырок сходил. Секреты шныровского боя одним из первых, кстати, стал осваивать именно Кика, когда, подсыпав Ивашке Кудреватому в валенок хвои с крайних к болоту сосен, туда же кинул и небольшую красную ягодку. Рвануло так, что от валенка потом и кусочка не нашли. Самого же Кику выкинуло в окошко. Тем только и спасся.
Митяй Желтоглазый спит на спине. Когда Мокша начинает его расталкивать, он переворачивается на живот. Мокша хочет уже потрясти его повторно, но тут Митяй, замычав, приподнимается. Некоторое время стоит на четвереньках и трясет опущенной головой, как сшибленный с ног кулачный боец. Казалось, одна сила прижимает его к лавке, другая же пытается оторвать от нее.
– Чего? – спрашивает он, свешивая с лавки ноги.
– Мы же ныряем! Ты хотел мне что-то показать на двушке! Что-то очень важное! – напоминает Мокша.
Митяй зевает. Косится на окошко, откуда едва пробивается свет.
– А-а, ясно! Ну и рань же!.. Как сам встал?
Мокше неловко признаться, что он и не ложился вовсе. Торчал в конюшне у Стрелы. Митяй выходит во двор и, чтобы окончательно проснуться, опускает голову в бочонок с дождевой водой. В бочонок этот неугомонные ручки Кики недавно запустили двух карасей. Караси ходят по дну, отливают серебром. Рукой не дотянешься. Кадка велика, почитай ведер в двадцать.
Пока Митяй жует хлеб, Мокша наспех проглатывает вареную луковицу. Затем седлают пегов. Митяй, как всегда, берет Ширяя. Мокша треплет по щетке гривы Птенчика, который только-только пристроился сосать Стрелу. Ему неловко сразу оторвать жеребенка от матери, и потому он заставляет себя возиться с седлом и долго обирает с упавшего потника колючую солому. Затем все же не выдерживает и, сказав «Ну-ну! Потерпи! Мы скоро!», отгоняет Птенчика от кобылы.
– Может, на Чалой? – негромко предлагает Митяй, но Мокша мотает головой.
Сборы затягиваются, и когда Митяй с Мокшей выводят пегов из конюшни, обнаруживается, что Кика Златовласый уже встал и даже ссорится с Фаддеем Ногатой.
– Ты больной! – тоненьким голоском пищит Кика.
– Зато ты здоровый! – как из бочки гудит Фаддей.
– Ты больной!
– Так я разве ж спорю? Зато ты здоровый!
– Ты больной!
– Зато ты здоровый! На всю голову здоровый! – спокойно отвечает Фаддей. Он знает, что Кике хочется бесконечными повторами вывести его из себя, но это бесполезно. Терпение у Фаддея воловье.
Заметив Митяя и Мокшу, Кика оставляет Фаддея и подбегает к ним. Сильно не пристает. Знает: Мокшу не заболтаешь. Остер на язык. Митяй же, как всегда, думает о чем-то своем и смотрит так отрешенно, что выводить его из себя неинтересно.
Мокша и Митяй садятся на пегов. Ширяй горячится, ему хочется сразу взлететь, но Митяй прежде прогревает его. Стрела то и дело поворачивается мордой к пегасне. Хочет обмануть хозяина: вдруг он решит, что они уже прилетели? Но все ее уловки тщетны.
– Пошла! Пошла! – Мокша хлопает ее по крупу.
Стрела неохотно взлетает. Уже в воздухе она несколько раз с беспокойством оглядывается: ей мерещатся злые волки, которые из всех углов пегасни лезут на Птенчика.
– Н-ну! Не ленись! Я его в обиду не дам! – обещает Мокша.
Сберегая силы пегов, они медленно набирают высоту. Круг за кругом поднимаются над городом. Какая же маленькая Москва сверху! Ладонью накрыть можно. Жмется к реке, прячется за стенами, разбегается отдельными избами, покачивает мачтами купеческих кораблей. Они поднимаются выше, ныряют в белую перистую тучу. Выходят из тучи туда, где верхний край ее бугрится, образуя таинственные, волшебным снегом занесенные города. Вот колокольня, а вот пасется стадо коз. Одна из них, самая рогатая, забралась на пригорок и застыла на нем, задрав закругленные рога. Мокша глядит. Рот его разинут. Можно положить туда монету, а после достать: он и не заметит. Мокша с детства способен так засматриваться, что надолго выпадает из реальности. Одни утверждают, что это эхо небесного дара, другие же считают Мокшу из-за этого дурковатым. «Сил моих больше нет! Пошлешь его за водой, а он стоит как пенек перед курицей какой-нибудь. Глазеет на нее, а у самого мухи в ушах женятся! Выпорю!» – кричал когда-то отец Мокши.
