– Не-а, из белдосиков. Берет у долбушинцев тела напрокат, да еще и деньги получает. Вот мы и решили его поучить, – сказал венд Паша.
– Как это – напрокат? – не понял Ул.
Паша потрогал заплывающий глаз. Видно, хоть раз, а здоровый ему все же попал.
– Ну, типа… есть какие-то вещи, которые долбушинцам самим делать влом. Ну там кроссы бегать или в спортзале вкалывать. Вот белдосик и замутил дельце. Пересаживается в чужое тело и тренирует его, а хозяин тела торчит в это время в теле белдосика и попивает коктейли… Причем собственное тело у белдосика пухлое такое! Долбушинцы, как в нем оказываются, сразу почему-то лопать начинают! Чужое пузо не жалко.
Поблизости завыла сирена. Полиция почему-то традиционно не разбирает, кто белдосик, кто венд, а кто шныр. Отступать к дороге было уже поздно. Четыре колеса всегда быстрее шести ног. Ул, венд Паша и его друг Алим метнулись в торговый центр и, пройдя его насквозь, вышли с противоположной стороны. По пути Паша и Алим ухитрились стянуть с себя футболки. Под желтыми майками у них оказались белые, мгновенно лишившие полицию ориентировок. «Куда парни в желтых футболках побежали?» – «Туда!» А выйдут-то уже парни в белых, причем не бегом, а спокойным шагом – и сразу разойдутся в разные стороны.
Сегодня, однако, в разные стороны никто не расходился. Видя, что их не преследуют, Ул и оба венда засели в ближайшей чебуречной, и начались разговоры «за жись», которые венды традиционно любят.
– Как ты сам, брат? – спросил морпех Паша.
Ул сказал, что нормально.
– А Макс как? Не вломили ему?
Макс был бывший венд, и венды всегда о нем беспокоились.
– Пока нет.
– Ну и молоток! – сказал Паша.
Принесли чебуреки. Алим, высасывая из чебурека сок, развил мысль, что многие девушки, выпив даже с наперсток, становятся агрессивными. Задирают прохожих, грубят, по машинам кулаками стучат. Мол, что встал? Езжай давай! Ну, само собой, начинаются разборки, и парень вынужден такую девушку защищать, хотя понимает, что не прав. Ну переусердствует, получит условный срок. А если есть уже один условный, то и сядет. А ей хоть бы хны. Даже передачи не принесет. Морпех Паша согласно закивал, горюя вместе с другом. Было заметно, что тема эта для вендов больная. Даже очень больная.
Ободренный Алим продолжал, что может выйти и другой расклад. Возвращаются, положим, два парня с тренировки. Не друзья даже, а так, знакомые по залу. Покачались, грушу подолбили – культурный отдых по полной программе. Вася, допустим, по жизни нормальный, спокойный чел, а Петя с залетом на все извилины. Начнет прикапываться к какой-нибудь компании. Драка. Вася как друг Пети оказывается втянутым – не бросать же приятеля. В драке погорячится, случайно вдвинет кому-нибудь лоб в затылок, и все – небо в клеточку. Сколько хороших ребят из-за этого сидит – сосчитать невозможно.
На этом месте тема иссякла, потому что, во-первых, Алим доел чебурек, а во-вторых, морпех Паша припомнил нечто важное.
– Ты это… – спросил он у Ула, – на боях-то будешь?.. Из наших Вова-борец придет, Тоня-шкаф… еще там парочка деятелей… Шаманщики психа какого-то выставят по прозвищу Две Смерти… Из форта Белдо – парочка боевых магов. Пнуйцы тоже будут. Они, конечно, тоже венды, но всегда от нас особняком держатся… Берсерки своих пришлют… Гамов, кстати, тоже обещал. А от шныров будет кто?
– А что за бои? – спросил Ул.
– Наши бои, вендские, – сказал Паша. – Раз в год проводим. Знаешь, где у ведьмарей «Гоморра» стоит? Вот возле нее, в парке. Встречаемся сегодня в одиннадцать вечера. Ведьмари хотели в двенадцать, но Тоня-шкаф сказала, что ей в двенадцать поздно.
Ул отвернулся. «Гоморру» он не любил. Слишком много дурных воспоминаний было с ней связано: мысль, что он навеки потерял Яру, атакующая закладка, столб взметнувшейся воды и сам он, вцепившийся в хрипящего пега и с ужасом глядящий на торчащий в его шее арбалетный болт.
Морпех Паша всего этого не знал и помрачневшее лицо Ула истолковал по-своему:
– Ты ведь не боишься, брат?
– Нет.
– И не на псиосе? – морпех пристально взглянул на Ула.
– Нет.
Паша, казалось, успокоился.
– Хотя псиос что? – сказал он, словно убеждая сам себя. – Псиосным тоже не запрещено… В прошлом году голову одному оторвали, так он еще минут десять кулаками размахивал… И что, не псиосный он после этого? Так что давай приходи! Только там ставка нужна, если драться будешь.
– Что за ставка?
– Ну закладка там какая-нибудь или нерпь. Что еще со шныра взять можно? Берсерки – те обычно деньги ставят.
– Много? – зачем-то спросил Ул.
– Смело можешь тачку строительную захватывать… Правда, если проиграешь…
– Дай-ка сам угадаю! – перебил Ул. – На этой тачке меня и увезут!
Паша ободряюще показал большой палец, хваля Ула за сообразительность.
– Ну давай, брат!.. Пора нам! Хотим до вечера колдунца одного подстеречь. Он на одного нашего проклятье наслал. Третью неделю с парнем фигня какая-то творится. В ванне лежит, ниче вроде себя чувствует, а вода в ванне кипит… Ну скажи: это по понятиям?
Ул подтвердил, что не по понятиям. Морпех Паша довольно закивал. Он ценил единомыслие.
– Так, значит, что? Будешь на боях? – спросил он.
– Не обещаю, – сказал Ул. – Мне-то по барабаниусу, но у моей девушки пунктик: она не хочет остаться вдовой.
Паша кивнул. Причина, с его точки зрения, была уважительная.
– Ну дело твое! Я так думаю, что в этом году опять вендам повезет! Ведь в жизни оно как… жизнь она как учит?
– «Заклинание летит две секунды, сглаз – три секунды, а кулак – три удара в секунду», – сказал Ул.
Морпех разинул рот, упустив последний кусочек чебурека, который он только что отскреб от салфетки.
– Откуда знаешь? – изумился он. – Признавайся: подзеркалил?
– Ага, в смысле угу! – успокоил его Ул. Вендам не дано понять, что их мысли легко предсказываются и без подзеркаливания.
Вскоре после встречи Ула с вендами на небе включили дождь. Дождь был краткий, но проливной. Минут за двадцать на Москву пролилось столько воды, что сточные решетки с ней не справлялись. Город утопал и хлюпал. Ул, пошедший в противоположную от метро сторону и застигнутый ливнем вдали от всех укрытий, телепортироваться не стал и любопытства ради перележал дождь под скамейкой, для стерильности подстелив газетку. Скамейка стояла на высоком месте, и луж под ней не было. Ул лежал и ощущал себя Ноем в ковчеге. По скамейке стучали струи воды. Изредка капли находили лазейку и бумкали по шныровской куртке. Мимо Ула проносились панические ноги. Многие люди не прятались уже и под зонтами – толку все равно не было никакого.
Наконец дождь утих, шторки туч раздвинулись. Ул выполз из своего убежища и стал отскребать от шныровской куртки газету, надумавшую раскиснуть. К правому плечу прилип заголовок «После срыва гастролей голодные циркачи съели крокодила». Заголовок Улу понравился. В нем было что-то шныровское. Ул представил, как циркачи задумчиво ходят, поглядывая на крокодила, а потом кто-нибудь один говорит как бы про себя: «Что-то Тотоша у нас невеселый. Может, приболел?»
