– Кариес и не должен болеть! Он не болит – он подтачивает! А ну-ка тащи плоскогубцы!
Плоскогубцы Рузя тащить не стал, но, оберегая свой заветный кариес, рот теперь держал закрытым. Покинув автобусную площадь, они дошли до автобазы, мимо которой к ШНыру вела короткая полевая дорога.
– Бейте меня сорок человек! – запричитал вдруг Рузя, хлопнув себя по лбу. – Я не купил майонез!
– Майонез – это ерунда!
– Для тебя ерунда, а для Суповны нет. Она и за куриный кубик убьет, если он в списке был! Подождешь меня? Я быстро! – сказал Рузя и рысцой потрюхал на площадь.
Наста осталась ждать его у забора, из-за которого, просовывая морды, на нее хрипло и страшно лаяли три огромные собаки. Чем Наста им не угодила и перед кем они выслуживались, было неизвестно, но лаяли псы с такой яростью, словно Наста собиралась украсть и забор, и автобазу, и здоровенную, с двухэтажный дом, кучу тырсы – и все это унести в карманах, а они, собаки, этот злодейский план раскусили и доносили о нем начальству.
Наста не выдержала и, уверенная, что за забор собакам не выбраться, начала их дразнить.
– Ой, боюсь! Ой, боюсь! Ой, что со мной бедной будет! – восклицала она, размахивая костылем.
Псы, гневно прыгавшие лапами на забор, вдруг затихли и как будто исчезли.
«Ага! Успокоились!» – подумала Наста, но вдруг обнаружила, что бетонный забор, на который она так надеялась, совсем не сплошной. Метров через сто – здоровенный пролом от двух рухнувших секций.
– Мама! – позвала Наста тихо. Однако мама, жившая в городе Туле, не отозвалась. Наста стала нашаривать сумку со шнеппером, но вспомнила, что сумка осталась в ШНыре. Нерпи с собой тоже не было.
Собаки уже показались из пролома и, опережая друг друга, неслись к ней. Наста видела черную с подпалом морду первого пса – хорошего такого кабанчика, в челюстях которого угадывалось не шапочное знакомство его бабушки с собакой бойцовой породы.
– Вот я вас! Только суньтесь! – вопила Наста, пытаясь удержаться на одном костыле и размахнуться другим.
Шагов за десять несущиеся собаки начали как-то странно замедляться. Одни вроде бы и бежали, но расстояние почему-то не сокращалось. Шерсть на загривке у кабанчика поднялась дыбом. Он припал к земле и зарычал. Одновременно с этим последняя из собак издала тихий звук «у-у-у!» и, поджав хвост, понеслась обратно на базу. Вторая собака заспешила за ней. В том, как она поджимала хвост и часто оглядывалась на бегу, ощущался смертельный ужас. Оставшийся в одиночестве, кабанчик зарычал и последовал за своей удравшей армией. Вид у него был негодующий. Он убегал и одновременно возмущенно взлаивал, точно кричал: «Трусы! Это из-за вас мы проиграли сражение!»
Решив, что она напугала собак своим костылем, Наста гордо выпрямилась, но тут сверху упала тень. Над ней, раскинув крылья, проносилась крупная белая гиела и смотрела на псов тем задумчиво-цепким взглядом, который собаки почему-то очень хорошо понимают.
Если бы не наездник, гиела наверняка погналась бы за внуком питбуля и загрызла бы его. Однако человек, сидевший у гиелы на спине, не позволил ей этого. Он свистнул, круто развернул гиелу в воздухе и легко спрыгнул с ее спины на забор, а с забора уже на землю рядом с Настой.
Это был Гамов.
– Я спас тебе жизнь! – сказал он.
– Еще чего! Сама бы разобралась! Они бы об мой гипс зубы сломали! – ответила Наста. В первую секунду, увидев Гамова, она вспыхнула, а потом рассердилась и отвечала резко, не глядя на него.
Гамов улыбнулся. Ветер растрепал его волосы. Чтобы они не мешали, он резко откинул голову назад и волосы поднялись роскошной темной копной.
«Дожили, вдовы! – подумала Наста с грустью. – Лысая девушка и парень с темными кудрями!.. А ведь у меня, пожалуй, не хуже волосы были…»
Гамов продолжал неотрывно смотреть на нее. Взгляд его не был груб или насмешлив. Напротив, он смотрел с мягким восхищением, точно Наста была прекраснее всех на свете.
– Ты очень красивая! – сказал он.
Наста недоверчиво усмехнулась:
– Да? И что тебе больше нравится? Фонарь на скуле или царапина через всю физиономию?
– Фонарь мне совершенно не важен, – сказал Гамов.
– Так, значит, костыли? Сломай себе ногу, и я расскажу, где купить такие же! – пообещала Наста.
Гамов расхохотался.
– Тихо, кони! Команды ржать не было! – одернула его Наста.
– Прости! Ты сама не понимаешь, какое ты сокровище! – сказал Гамов.
– И какое же? – спросила Наста, не удерживаясь от желания узнать подробности.
– Есть красивые девушки, знающие о своей красоте. Я рад за них. Есть некрасивые девушки, изо всех сил старающиеся показаться красивыми. Тут вариант тяжелый. Честно говоря, я таких девушек боюсь. И, наконец, самый редкий, просто сказочный тип – это красивые девушки, считающие себя некрасивыми!
– И кто они? – спросила Наста не без интереса.
– Напрашиваешься на комплимент? – поинтересовался Гамов. – Это ты.
– Я?
– Зачем переспрашиваешь? Чтобы я повторил? И вообще, знаешь, за что я тебя люблю? Ты настоящая, без двойного дна! Когда тебе плохо – ты дерешься. Когда тебе весело – ржешь. Не помню случая, чтобы ты притворялась. Между нами нет гниющей недоговоренности и дурно пахнущих уловок! – сказал Гамов.
Наста мрачно смотрела на него.
– А чего ты и за мной ухлестываешь, и за Риной? Ты вообще совесть-то имеешь? – вдруг спросила она. Секунду назад этого вопроса у нее не было, сам вдруг как-то выскочил.
Гамов задумался. Похоже, он действительно пытался в этом разобраться.
– Не знаю, – сказал он. – Я ухаживаю иногда, да… но с Риной – тут другое. Это так, на досуге. Я рисуюсь, меня раздражает этот ее Сашка. Ну что она в нем нашла? Боксер с отбитыми мозгами… А ты…
Гамов протянул руку, чтобы бережно и быстро коснуться пальцами щеки Насты. Рука его двигалась медленно. Наста легко могла отстранить ее, но она не отстраняла и чего-то ждала.
Но он не коснулся. Между ними грозно мелькнула блестящая палка и ударила Гамова по руке.
– Не трогай ее, ведьмарь! Беги, Наста! – крикнул кто-то.
Гамов обернулся. Над его головой была занесена польская металлизированная швабра с желтым наклеенным ценником. В качестве дополнительного аксессуара к швабре прилагался Рузя. Еще пять минут назад он колебался, надо ли покупать швабру в хозяйственном – в конце концов, прямого заказа не было, – но теперь ему казалось, что этой покупкой руководили небеса.
– Убери, пока я не разозлился! – сказал Гамов, потирая ушибленную руку. – Я такие швабры знаю! Это просто пустотелая трубка.
Рузя с тревогой покосился на швабру.
– А вот и нет! – сказал он жалобно. – Не трубка! Очень хорошая швабра! На неделю всегда хватает. А если не пользоваться, то на три!
