Гамов запутался, выбирая из трех вариантов: либо снимать ботинки, либо любой ценой избавляться от защиты, либо, цепляясь за камни на дне, попытаться дотащиться до мели, где можно будет сделать вдох. Будь у него один вариант, он бы, возможно, выкарабкался, но три варианта сбивали с толку. Он то дергал защиту, то пытался разрезать шнурки, то хватался за камни. Воздух заканчивался. Гамов в последний раз рванулся и, уступая черноте, пошел ко дну.
Очнулся он на берегу. Лежал на животе на песочке и откашливал воду. Едва сознание включилось, Гамов вскочил и, дико озираясь, попытался нашарить шнеппер. Увы, шнеппер, сумка, защита – все куда-то исчезло. На нем были лишь трусы и ботинок на правой ноге.
Шагах в пяти от Гамова, у самой воды, готовая каждую секунду прыгнуть в нее и исчезнуть, стояла светловолосая девушка в гидрокостюме и насмешливо смотрела на него.
– Вот, Амфибрахий! – говорила она кому-то. – Мы спасаем утопающих мелким оптом! Ну разве я не ангел после этого?
В канале что-то фыркнуло, соглашаясь с ней.
– Ну да, – продолжала девушка. – Ты намекаешь, что вчерашнего мы перед спасением утопили сами, а это уже накрутка показателей, как говорил мой тренер по легкой атлетике. Ну хорошо, вчерашнего засчитывать не будем!
– Где моя одежда? – спросил Гамов.
– Все там же! В канале! Я не штангист, мне грыжи не оплачивают. Пришлось раздеть тебя, чтобы вытащить. И стрелялка твоя там. И ботинок. А гиела твоя улетела… Амфибрахий заманил ее к переправе, люди увидели ее, подняли крик. Сторож на шлюзах бабахнул холостым, и она удрала к Москве. В общем, жизнь не удалась!
Гамов взволнованно шагнул к ней. В ту же секунду девушка ласточкой прыгнула в воду и, сразу же вынырнув, повернулась к нему.
– Замри, а то уплыву! – предупредила она. – Тебя ведь послали выслеживать меня? Ну все! Счастливо! В другой раз как вздумаешь тонуть, звони в общество спасения на водах. Я – пас.
– Нет! – крикнул Гамов. – Погоди! Да стой же! Ты ведь Оля, да?
Обычно звучание собственного имени смягчает человека, но не теперь. Девушка ударила ладонью по воде:
– Она самая! Так ты искал меня или нет? Не ври!
– Да, – признался Гамов. – Но не чтобы схватить. Чтобы передать тебе кое-что!
– Увы, передача не состоялась! Если, конечно, она не спрятана в той одежде, что на тебе осталась.
Оля уже повернулась, чтобы уплыть, но ее догнал крик Гамова:
– Нет, другое! Они схватили Витяру!
Оля остановилась.
– Витяру? – переспросила она недоверчиво. – Когда? Где? Откуда ты знаешь, что…
– Он у них, – сказал Гамов, больше не боясь, что она уплывет. – Белдо нужно, чтобы ты приплыла в Химки и что-то нашла на дне. Знаешь Химкинское водохранилище?
– Я тебе не верю!
Гамов сказал, что верить ему не надо. Надо просто приплыть в Химки и что-то достать. Это все. И если она этого не сделает, Витяре придется плохо.
Оля пристально уставилась на Гамова. Ее убедили не слова, а то, что у Гамова не было времени ни очаровывать ее, ни прикидываться честным. Он замерз, посинел. Коленка прыгала.
– Короче, я все передал. Хочешь спасти Витяру – сделай, что они просят. Не хочешь – как хочешь. Это уже не мое дело.
– У кого он? У мордоворотов с топорами или у добренького старичка? – спросила Оля с внезапным знанием дела.
– У добренького старичка!
– Скверно. Лучше б у мордоворотов, – сказала Оля серьезно. – Ладно, я поплыла в Химки. И передай старичку: если он тронет Витяру, я ему все ручки поотщипываю!
Она плеснула ладонью по воде, подзывая Амфибрахия, и, собираясь нырять, натянула на глаза маску. Плыть до Москвы было долго, но бросать морского котика Оля не хотела.
– Эй! А я? – крикнул ей вслед Гамов.
– А ты пешочком! – сказала Оля.
Гамов стоял на берегу и дрожал. Аль не возвращался. Гамов знал, что и не вернется. Во всякой нестандартной ситуации гиела натренирована ждать его в Москве, в хорошо известном Алю убежище.
Гамов сел на землю, снял оставшийся ботинок, подержал его в руках и, не зная, что с ним еще сделать, зашвырнул в реку. Еще постоял, померз. Хотелось плакать. Хотелось бросать в воду песок и ломать молодые деревья. Но все это были выходы, так сказать, промежуточные. Издав одинокий гневный вопль и вложив в него все свои чувства, поэт, гимнаст и красавец деловито подтянул трусы и пошел к шоссе ловить попутку.
Увы, попутки не останавливались. Вид синего от холода типа в мокрых трусах, со впутавшимися в длинные волосы водорослями, не внушал никому доверия. Наконец притормозил старенький «Опель», по крышу загруженный дачным скарбом.
– Что, турист? Байдарка утонула? – высовываясь, спросил усатый пенсионер.
– Утонула, – как попугай повторил Гамов.
– В Москву? Ну садись!
Личность сложная во всех отношениях забралась в машину и, втиснувшись между ведром и ящиком из-под рассады, дрожала до самой Москвы, поскольку печку пенсионер не включал и вообще всю дорогу рассуждал про спорт и закаливание.
Потом, уже у самого города, вдруг свернул на обочину и остановился.
– Ну все! Вылазь, турист! Мне на МКАД!
Это было так неожиданно, что челюсть у Гамова затряслась.
– Довезите меня до дома! Я дам вам миллион! – жалобно сказал он.
Пенсионер засмеялся.
– Вылазь! – повторил он. – Я б подвез, да в пробке засяду, а вечером футбол. Давай, парень, дуй!
Гамов вылез. Старый «Опель» уехал. Гамов проводил его взглядом, глубоко вдохнул носом и, стараясь не обращать внимания на издевательские гудки машин, стал голосовать.
Глава четырнадцатая
Удовольствие с оговорками
Я придумал очередной способ борьбы с самим собой. Не надо обещать себе: «Я не буду орать!» А надо сказать: «Я не заору пятьдесят раз подряд, а потом берегитесь!» И отмечать плюсиками эти заветные пятьдесят раз.
Из дневника невернувшегося шныра
Если верить традиционно установившемуся мнению, особенно среди людей, никогда не ходивших в бассейн, то плавание – это удовольствие. Пусть даже так. Но в любом случае не на сотню километров без отдыха. И не в канале, где кроме медлительно ползущих барж и круизных теплоходов носятся быстрые опасные катера и моторные яхты. И не в сопровождении глуповатого морского котика, который боится всего, чего бояться не надо, и, напротив, не боится ничего из того, что действительно представляет опасность. Во всем этом Оля разобралась, и очень скоро.
Но тут же нашла и выход. Догнала тяжелую баржу, которая, глубоко погрузившись в воду, везла в Москву песок, и забралась на якорь, прочно усевшись на его широком выступе. Амфибрахий плыл рядом, а чтобы он не вилял и не терялся, Оля изредка бросала ему мелкую рыбешку из запасов, которые всегда имела с собой. Навстречу ее барже из Москвы шли другие, груженные уже не песком, а металлоломом. Расходясь в узком канале, баржи ревели как доисторические чудовища. В такие минуты Оля волновалась за Амфибрахия, который мог броситься под винт. Однако Амфибрахий держался в благоразумном удалении. Его кругло-блестящая, с жирным загривком голова всякий раз показывалась из воды, оглядывалась на Олю, фыркала и разевала рот, требуя очередной подачки.
