– Когда мы снова увидимся, Мира Джонс?
– Зависит от того, как скоро ты вернешься из этого мира! – она обводит глазами пространство вокруг нас.
Ах, Мира, Мира! Если бы ты знала, что мой мир не так далек от твоего, как может показаться на первый взгляд. Мое временное затворничество, переосмысление приоритетов и желаний вывели меня на дорогу, которую любой человек мог бы со временем возненавидеть. Все очень просто: не каждый способен круглые сутки быть наедине с собой. Но жизнь в маленьком или в любом крупном городе еще хуже. Она отравляет первозданность, меняет и ожесточает сознание. Я всегда боялся увидеть в глазах живых людей лишь одно – безразличие ко всему: к горю, к войне, к смерти. Я верю, что в этом месте и в этом доме я оказался не случайно.
Мира стоит на улице с волком. Рядом живые цветы. Она рассматривает клумбу, пока я обуваюсь. Я тихо подкрадываюсь сзади и негромко говорю:
– Интересные цветы, не находишь? Сколько сейчас градусов на улице? Минус пять, семь? А им хоть бы что…
– Может, здесь проходят трубы с отоплением?
– Может быть, но нет! У меня есть план всех коммуникаций.
– Я уверена, они очень зимостойкие.
Я не стал распространяться о странном ощущении тепла рядом с бутонами.
– Уверен, кусты – это отголосок лета. А может, аномальное место, – шепчу я ей на ушко. – Из нас двоих я ничего не знаю об этом месте. Тебе видней.
И отвожу всех к машине.
Неважно, что означает взгляд, брошенный украдкой в мою сторону. Она переживает за меня – мне важно это знать и чувствовать. Делиться несложно, но для меня главное – ее душевное спокойствие. Это все, чего я ей желаю. Ведь я сам до конца не осознаю игры!
Вечер наступает дню на пятки. Прощаясь с Мирой, я еле удержался от поцелуя.
Зато сумел нечаянно отыскать среди витрин магазин Адмунта Риза. За переулком, на следующей улице, на углу красной стены висит коричневая жестяная вывеска «Талисманы & Обереги», а снизу, прямо под ней, на крохотной табличке, каллиграфично выведены серые буквы: «И все, во что вы не верите, но это есть, несмотря ни на что!»
Я потом очень пожалел, что не заглянул в гости к тому, кто меня сам пригласил. Возможно, он смог бы дополнить захватывающие истории старых жильцов иными загадочными моментами, которые пролили бы свет на предназначение таинственного браслета.
Я замечаю седую голову за широкой большой витриной. Белая копна волос шевелится за ней и медленно приближается к стеклу, чтобы помахать мне рукой и пригласить внутрь. Я оброс короткой бородой – она придает мне не очень приветливый, скорее хмурый вид. Я надеюсь, он не расстроился из-за моего поступка: я поднял стекло и уехал. Сделал вид, что никого внутри не заметил. Пусть так думает.
Если даже мистер Риз сейчас костерит меня последними словами, я не в обиде. Я всегда поступаю не так, как хотят или ожидают от меня люди. Да, я чуточку резок, иногда груб, но мне важно общение, я не отказываюсь от общества, но, бывает, видеть никого не хочу. Наверное, поэтому меня разрывает на части между цивилизованным миром и царством природы.
Я бы мог построить судьбу иначе, под дядиным крылом я вырос бы настоящим фермером, но мне всегда нравилось бродить с фотоаппаратом в лесу, заглядывать в микромир под нашими ногами. Внизу – совсем другая планета. Параллельный мир, с которым мы соприкасаемся каждый день, не замечая его. Мы часто не замечаем, что находится рядом, но при этом стремимся покорять космос и другие планеты. Наверное, я бы и там был не против пофотографировать.
Я зажигаю центральную люстру в холле, вывожу журнальный столик из зала поближе к ступеням лестницы. Укладываю браслет на стеклянную поверхность, присаживаюсь на вторую ступень, кладу на колени ноутбук.
Мой взгляд падает на Джека: он только что вернулся с прогулки. На улице давно стемнело. Волк укладывается на ковре, кладет голову на передние лапы, словно говоря про себя: «От меня ускользнула добыча, и теперь я буду еще сутки очень зол».
Я понимаю, он расстроен, и его взгляд наполняет меня воспоминаниями обо мне и брате. Я уверен, мне это поможет написать ему большое откровенное письмо.
Меня очень огорчает равнодушие брата. Прошло полгода, а он не изъявил желания даже просто поговорить – о здоровье и других мелочах, которые связывали нас раньше. Я долго собираюсь с мыслями и вдруг начинаю вспоминать тот вечер в их доме, в Торонто.
Доминик может прожить целую жизнь за своим рабочим столом. Он программист, ему тридцать три года, он ниже меня на голову, достаточно крепко сложен, и это несмотря на просиживание задницы за компьютером. Правильное лицо, выпирающие скулы, ярко-голубые глаза. Он красив и умен. Мне каким-то чудом удалось привить ему любовь к спорту, но, кажется, я продлил годы его профессии, а не ему.
Он раньше меня вырвался в свободную жизнь из дядиного дома. Я в это время все еще продолжал искать свое место и никак не мог найти его на всем земном шаре.
После встречи с Элизой Доминик переехал в Торонто. Все произошло стремительно, успевай только завидовать. Не пойму только одного: почему они так медлили со свадьбой?!
Мне неведома причина неприязни Элизы Шетти к моей скромной персоне.
Ну, подумаешь: подкалываю, шучу, но ведь все мягко, по-доброму. Хотя и я ее общество не переношу на дух. Она сразу показалась мне лживой и лицемерной. Что-то в ней было не так; несмотря на приятную внешность, ее глаза источали алчность, злобу и равнодушие ко всему, кроме своего дохода.
Она быстро взяла брата в свои руки – разукрашенные татуировкой в виде лотоса, символа ее родной индийской культуры. Элиза не канадка; ее корни уходят на территорию Южной Азии, уже там ее предки обрели светлый тон кожи и присущий белым людям нрав, а потом дед перебрался в Америку и разбогател.
Мой брат чрезмерно отзывчивый, чуткий – настоящий джентльмен. Этого у семейки Эсмов не отобрать. Поэтому – как бы помягче сформулировать – он прогибался под нее.
Происходит всякое: бывают плохие дни, а бывают неадекватные люди. Элиза относится к числу безжалостных истеричек, так что я сочувствую брату. Уж и не знаю, что там она ему обо мне плетет, знаю только, что это небылицы – дикие, странные, рвущие нашу кровную связь. Жаль, что Доминик по-прежнему не имеет своего мнения, как щенок, заглядывает в рот большой суке в ожидании снисходительного взгляда и прощения за ошибки, которые он может случайно сделать в будущем.
Первая стычка произошла ровно два года назад, когда Доминик и Элиза еще не были женаты, но уже жили вместе. Брат пригласил меня в гости – очень опрометчиво с его стороны, скажу я вам.
У нее неплохо получается бросать возле бассейна между делом шуточки о моем «заоблачно» древнем возрасте, без конца сватать мне своих подружек-уродин и напиваться при гостях в хлам. Потом прыгать в бассейн без кофточки и лифчика. И все это происходит наедине со мной. Неуважительно к брату.
