– Что здесь происходит? – ругается Доминик, вылавливая барахтающуюся русалку из ее родной стихии.
Дальше становится интересней.
Ее требования становятся все неприличнее. Доминик злится еще сильней и в запале переходит на личности: он больше не желает видеть меня у них дома.
Я поступил неэтично по отношению к нему, а особенно к ней. Я должен был не смеяться, а просто выйти вон.
Вот тогда я действительно надолго ушел из его жизни.
Потом он как-то скинул мне на электронную почту сообщение о свадьбе, будь она трижды неладна, но я не хотел с ними общаться. И не надо было этого делать. Ничего хорошего опять не вышло: произошел скандал – громкий, изматывающий, с его уже законной женой.
– Ты оскорблял меня, – до моего слуха доносятся горькие слова. Элиза застает меня врасплох в гордом одиночестве на заднем дворике их дома. – Поэтому мне пришлось выставить тебя в таком свете перед братом.
– Что-то не припоминаю никаких оскорблений, Элиза, а вот твоя выходка до сих пор мне является в кошмарах.
В ее карих глазах появляется злость.
Элиза, перекрашенная блондинка с прической а-ля Мэрилин Монро, в белом пышном платье невесты, со смуглой кожей, ужасная от гнева, стоит напротив и испепеляет меня взглядом.
– Не припоминаю, в чем же моя вина перед тобой.
– Зачем явился к нам на свадьбу? Ты же знаешь, ты мне не нравишься…
– Я приехал поддержать в трудную минуту брата, не тебя. Поэтому, будь добра, потерпи. Поверь мне на слово, я сам не в восторге от нашей встречи.
Прошу только, прояви благоразумие и до утра оставь спиртные напитки своим гостям, иначе они рискуют наблюдать то же, что ты устроила тогда в бассейне.
– Что? Да как ты смеешь, лжец… – она замахивается, но я резко останавливаю удар. – Тебе это будет дорого стоить, хам…
И тут злодейка-судьба опять берет меня в оборот. На открытой веранде внезапно появляется Доминик. Он прекрасно выглядит в темном смокинге с атласными лацканами на пиджаке, с небрежно расстегнутой пуговицей на сорочке и с модной прической. Он снимает черную бабочку и обращается к нам. Нет, только ко мне:
– Позволь, я задам тебе всего один вопрос, Майкл. Как это понимать? Я думал, вы помиритесь и больше не будете выяснять отношения.
– Она хотела меня ударить, – оправдываться я не люблю, но он застал нас врасплох.
– Это неправда, Доми! – Элиза кричит так громко, будто ее уличили в измене.
– Давай по очереди говорить? – вежливо прошу ее я. – Только не заводись, братишка…
– Я с ума скоро сойду. Что между вами происходит?
– Ничего! – в один голос отвечаем мы оба. Звучит как минимум неубедительно. Я чувствую, что срываю свадьбу. Я отпускаю запястье Элизы, отхожу в сторону, а потом двигаюсь по направлению к коричневому дому.
Брат был взбешен не на шутку и требовал объяснений.
– Я думал, все в прошлом! – говорит он, нервно теребя вторую пуговицу на кристально-белой сорочке.
– Так и есть, для меня во всяком случае.
– На что ты намекаешь? – вспыхивает молодая супруга.
– Ни на что. Все действительно в прошлом. Я скоро уйду, потерпи меня немного, Элиза!
Хотя действительно, что может быть в прошлом? Ничего ведь и не было, по крайней мере у меня.
Она смотрит мокрыми глазами на мужа, и тот, видя эти слезы, говорит:
– Это ни к чему. Можешь прямо сейчас покинуть мой дом, я не обижусь.
Из дома на веранду выходят любопытные гости. Те, кому не хватает места и наглости, остаются за большими стеклянными дверьми.
– Ты уверен в этом, Доми?
Он холодно, с металлическими нотками в голосе произносит:
– Да.
Мне никогда не забыть злорадной ухмылки этой гарпии.
Но я просто сделал то, чего хотел мой брат. И с того дня мы больше не общались – даже по телефону. То есть, в общей сложности, примерно полгода.
Но я соскучился по Доми, хотел наладить связь. Ссоры – такая глупость в жизни человека. Как правило, они незначительны, но мы тратим на них лучшее время. Нам стоит чаще себе напоминать: ничто не вечно. Только Элиза не имеет никакого к этому отношения!
Воспоминания рассеиваются стремительно, как только мои чувства возвращают меня к позабытой на десять минут реальности. В гробовой тишине дома мерно тикают настенные часы. Они будто его сердце – отбивают свой особенный ритм.
А я как будто только сейчас услышал его пульс, и теперь тиканье часов кажется мне не обычными звуками. Я замечаю, что слышу в нем что-то еще.
Джек удрал. Этого зверя нигде не видно. Скорее всего, унесся на улицу, так что я опять буду ночевать здесь один.
Я сошел со ступеньки ровно в полночь.
Предаваясь воспоминаниям, я ничего не видел и не слышал и был, как никогда, уязвим, открыт для удара с любой стороны. Но я успел написать письмо и даже его отправить. Теперь я стою и сосредоточенно прислушиваюсь к тому, как бешеный ветер колотит по ставням, по стеклам, рвет прочную черепичную крышу.
Причинял ли сам особняк страдания своим жильцам или здесь и вправду бродит невероятное существо?!
Почему эти мысли лезут мне в голову? Ведь они, как отрава, заражают каждую частицу тела, чтобы в итоге подчинить его животному ужасу. От страха нет толку, его польза в сложных ситуациях сводится к нулю. Надо взять себя в руки и подняться на стук, к спальням.
Браслет загорается ярко-голубым пламенем – оно вырывается из блестящей выпуклости на нем, которая меня сразу заинтересовала. Я колеблюсь. Мне нужна ровно одна минута, чтобы понять происходящее. Но я совсем ничего не понимаю. Где проводки или хотя бы батарейки, которые питают источник света?
Тем временем наверху я слышу шум, он не похож на такой, какой обычно издаю я сам. Видимо, пока я задумался, кто-то, воспользовавшись этим, незаметно проник в дом.
Нет. Я бью себя ладонью по лбу. Это же Джек. Ну конечно, кто же еще может прошмыгнуть мимо меня незаметно. Делаю над собой усилие и начинаю как можно тише подниматься по ступеням до самого верха. Я поворачиваюсь в сторону звуков и слышу, будто кто-то царапает дерево в самой дальней комнате справа, по соседству со спальней, где ночевала Мира.
Я стараюсь разобрать, что происходит внутри, и понять, как Джек мог там оказаться, а потом закрыть за собой дверь.
Невероятно! Для чего ему надо было подниматься сюда и драть когтями паркет и стены? Он же прекрасно понимает, что я накажу его за это. Но потом мне приходит на ум: это не Джек. Внутри комнаты притаился посторонний, который с остервенением царапает податливую поверхность чем-то очень острым – бритвой или ножом.
Я останавливаюсь на полпути и четко произношу:
