Собака неожиданно поворачивает морду в мою сторону. Меня передергивает от ее пристального взгляда. Наступает момент, когда она может выдать мое месторасположение. Мы несколько мучительных минут смотрим друг на друга: я – со страхом и нервной дрожью, она – бесстрашно и с интересом. «Зачем ты здесь? Уходи, глупое животное», – умоляю я про себя ее, но она никак не реагирует.
А потом ее будто заводят. Ее лай звучит пронзительно громко, сквозь паузы, когда собака прислушивается, я улавливаю со стороны особняка шорох шагов. Воздух наполняется тревогой. У меня давно пересохло во рту, кровь начинает пульсировать в висках. Внезапно из тумана выныривает высокая бледная фигура. Я от страха отскакиваю назад, когда существо налетает на неразумное животное и принимается царапать его когтистыми лапами, вгрызаться в плоть, не давая хаски никаких шансов отбиться или приподняться от земли, к которой его прижимают крепкие птичьи лапы. Собака находится полностью во власти существа. Оно отрывает кусок окровавленной плоти, выплевывает его и принимается оглядываться в бледном тумане. Оно водит черными бездонными глазницами по сторонам, пока его взгляд не останавливается на амбаре, где прячусь я. Земля рядом с ним окрашивается в темно-бордовый цвет. Я чувствую холод и опустошенность, проглатываю ком в горле и скольжу по стене вниз, больше не в силах наблюдать за чудовищем.
Все дальнейшее происходит в тишине. Я слышу хруст веток рядом с моим окном, силуэт перегораживает падающий внутрь свет. Я вижу теперь на полу тень существа, и выглядит она жутко. Хорошо, что меня укрывает темнота, в которой я совсем незаметен.
Теперь я слышу, как оно принюхивается и прислушивается. Я сжимаю челюсти, задерживаю дыхание. Напряжение настолько мощное, что я пытаюсь стать частью этой стены. Я не способен ничего противопоставить ему, если оно вдруг заинтересуется амбаром и захочет проверить его изнутри. Я прячусь в гниющей клетке, как обреченный загнанный зверь, но страх – это мой первейший враг.
Ветер жалобно стонет. Я сначала думаю, что это его когти скребут по дереву, но потом понимаю: его нет рядом, тень исчезла, шорохи затихли. Сколько я уже таюсь здесь без движения? Где сейчас находится тварь и что будет, если я попытаюсь шевельнуться?
Ноги совсем занемели и отказываются подчиняться. День неумолимо клонится к закату. На наручных часах, о которых я только что вспоминаю, высвечивается время – три пятнадцать. Здесь оно иное. Окруженный высокими и глухими к чужой боли и страданиям лесами, я погружаюсь в темноту. Вечереет. Еще пара часов, и наступит ночь – такая коварная и безжалостная.
Сейчас или никогда!
Сердце пронзает невыносимая боль, когда я слышу голос Миры Джонс:
– Майк… Майкл, где ты?
– Господи. Нет. Зачем ты приехала, – мои привыкшие к полутьме глаза мечутся по комнате. Я запрыгиваю в люк, соскальзываю вниз по лестнице и остервенело освобождаю заваленный проход. Когда ноги взлетают по ступеням, я слышу, как Мира исступленно кричит и вдруг смолкает.
– Нет!. Нет, Мира! – кричу я сдавленным голосом.
Над злобным местом висит гробовая тишина. Моя обычно слегка загорелая кожа бледнеет, словно у мертвеца.
Капли дождя падают с листьев и разбиваются о мое лицо. Потом оно немеет от холода, и, когда ветви деревьев расступаются, мое сердце мучительно сжимается. Она лежит ничком напротив клумбы, рвущейся высокими соцветьями к небу. Волосы растрепаны, в беспорядке рассыпаны по холодной зеле. Мира будто прилегла отдохнуть, укрытая серой дымкой, слегка прикасающейся к ее одежде. Она словно спит – в распахнутой кожаной куртке, юбке до колен и в коротких кожаных ботинках темно-коричневого цвета на устойчивом каблуке.
– Мира, очнись, прошу тебя, – я встаю рядом на колени, но не замечаю никаких следов борьбы, крови, ран. Может, она просто упала в обморок? Прижимаю ее голову к груди и чувствую взгляд.
Поблизости валяется револьвер. Я стремглав бросаюсь к нему, хватаю, одновременно краем глаза замечаю бледный силуэт рядом со стволом лиственницы. За мной наблюдает создание из неведомого мне мира.
Оно, не раздумывая, бросается в атаку, выставляя клешни вперед.
Я бесполезно нажимаю крючок. Осечка. Есть несколько секунд. Наконец я слышу долгожданный выстрел. Но существо преодолевает расстояние между нами, подцепляет меня клешнями, просверливает в куртке дыры и подбрасывает меня высоко вверх. Я ощущаю тупую пульсирующую боль в плечах, что-то теплое стекает по рукам и груди под одеждой. Я качаюсь, беспомощно болтая ногами в воздухе. Стреляю еще раз, тварь в испуге выпускает меня из правой клешни, я срываюсь и беспомощно повисаю на левой.
На землю падает что-то тяжелое – я слышу короткий отрывистый звук.
Тварь не останавливается, она вновь хватает меня обеими острыми клешнями, вонзая их глубже под кожу. Я ору, стону в растекающейся лавине боли, безуспешно отбиваюсь, снова палю, и вот тогда тварь не выдерживает этой наглости. Не стерпев, она отбрасывает меня назад и отступает.
Я не могу вздохнуть, не могу пошевелиться. Я бешено смотрю на нее с высоты. Я до сих пор вишу в воздухе над клумбой, и удерживает меня какая-то странная невидимая сила. Жгучая боль впивается крохотными острыми иглами в каждую клетку моего тела, серые черточки окутывают меня и жалят, словно ядом.
Я стараюсь не потерять из виду силуэт женщины, которую люблю и уже теряю.
Потом приходит ночь – такая коварная и такая безжалостная…
Глава 11
«Мир собирает плату на арене игры. Все расплачиваются, он знает, какой ценностью мы обладаем».
«Наступают, вероломно входят в нашу судьбу те, кто вскоре забирает главное для каждого!»
«Кто определяет нашу дорогу или судьбу, неужели мы сами?»
«За каждым неизбежно ходит тень, это естественно, может, именно поэтому стоит бежать, увеличивая от нее расстояние. Тень – смерть возле каждого человека!» – приятный мужчина в черном костюме вещал из телевизора, стоя на фоне мрачной комнаты.
Голова как чердак, мысли путаются между тем, что внутри, и тем, что на виду. Некоторые из них стали ближе, реальней, они звучат то как барабаны, то как грустная мелодия. Доминик начинал осознавать чувство глубокой потери оттого, что давно не видел брата. Как он? Что с ним?
За окном уже несколько часов подряд свирепствовала непогода, иногда при свете молний Доминик видел сквозь мокрое стекло рябь на асфальте от нескончаемого потока воды, стекающей в канализационные сливы. Темные тучи, казалось, обрушиваются вниз своим вспоротым брюхом, затапливая все вокруг. Свободный ночью от машин, чернильный асфальт отражался в голубых глазах Доминика.
Элиза исподлобья молча разглядывала полуобнаженный силуэт своего супруга, лежа в кровати с большим резным изголовьем. Она подложила под спину мягкую перьевую подушку в белоснежной наволочке и укрылась зеленым пуховым одеялом.
– Долго ты будешь там стоять? – Элиза нахмурилась. Ей пришлась не по нраву перемена в Доминике после их совместного отпуска в Гренландии. – Завтра на работу, если ты еще не забыл, но я хотела, чтобы ты меня обнял, согрел, поговорил, в конце концов. Что тебя беспокоит, Доми? – она выключила плазму и отбросила пульт.
