– Он ручной, как пес. Посмотрите, ему же плохо. Неужели свободные животные имеют меньше прав лишь потому, что у них сложный и самодостаточный характер? Он живой, чувствует боль все это время, пока я вас уговариваю сделать вашу законную работу. Он, как и я, ищет сочувствия и помощи с вашей стороны.
– Сочувствую. Этого достаточно? – резко выговаривает она. – Всего хорошего, и Бог вам в помощь.
Вы только посмотрите на нее. Грубая, некомпетентная ветеринарша, задрав нос, ринулась в противоположную от меня сторону. Я не хочу доводить ситуацию до скандала, но и отпустить ее вот так тоже не могу.
В семь с половиной шагов я догоняю этого крайне недовольного врача, который торопится быстрее попасть домой, и перегораживаю ему дорогу.
– Представьте, что он собака, только чуть-чуть диковатая.
– Вы в своем уме?! А если он меня цапнет? Мне что, потом всю жизнь уколами лечиться?
– Посмотрите на меня, – я нарочито улыбаюсь. – Со мной все в порядке, я его привез прямо у себя за спиной, и ни разу ни покусанный!
– Почему он в крови?
– С медведем дрался. Что-то не поделили…
– Ага. Или кого-то!
В ее голосе звучал такой сарказм, что я опешил.
– Простите?
Врач по-деловому разворачивается на каблуках, бросая через плечо:
– Заносите своего «пса».
Я возвращаюсь к полуприкрытой двери автомобиля. Волк устало поднимает янтарные глаза. Но стоит только протянуть к нему руки, как он принимается сердито ворчать.
– Не огрызайся, Джек, прошу тебя. Мы же договорились, если ты, конечно, от боли еще способен здраво мыслить. Поверь, мне самому все это безумно не нравится.
– Вы закончили? – устало окликает она.
– Конечно, – отзываюсь я тут же, с трудом заставляя волка выбраться на улицу.
Мы с ним входим не спеша в светлый приемный зал. Молочная плитка на полу сверкает от огней люстры, свисающей сосульками посреди комнаты. Справа от стены стоит кипенно-белый диван, у противоположной стены – стол для обслуживания посетителей. Зал переходит в просторный коридор. Здесь врач включает торшеры с оранжевыми круглыми абажурами, приятно, ненавязчиво рассеивающими свет.
В коридоре я насчитал две пары дверей напротив друг друга, из левого прохода к нам возвращается ветеринар, облаченная в белый халат нараспашку. Над верхним карманом висит бейдж с именем: «Мира Джонс, ветеринар».
– Можете следовать за мной, – доброжелательно говорит она, заходя в правую комнату. – Ну что ж, Джек, сейчас посмотрим на твои боевые раны, если не возражаешь. Прошу вас, положите его на стол.
Подвижный металлический стол не понравился волку с самого начала, он хотел было повернуть назад, но я тут как тут. Небрежно и резко подхватываю на руки извивающегося альбиноса, кладу беднягу на холодную поверхность. Приходится еще какое-то время успокаивать вырывающееся животное, но мне наконец удается погасить нервную дрожь в его сильных членах.
Волк терпеливо ждет, когда врач наберется храбрости для осмотра.
Мира подвозит к нему галогеновый светильник с отражателями. Освещающий блок фиксируется над теменем врача, который внимательно и очень осторожно трогает раны двумя пальцами. Я щурюсь, потираю пальцами глаза, понимая, что пропустил исследование черных корок и собственно области ранения.
– Что там, Мира? Вы разглядели? – спрашиваю ее.
Я не замечаю, как она улыбается. Я стою позади нее.
Мира отвечает:
– Похоже, его неплохо потрепал медведь. А вы разве не знали, что они в конце осени особенно агрессивны? Они подумывают лечь в спячку, и тут вы сами нарываетесь. Волк-то понятно…
– Простите, я вас до конца не понял. При чем здесь я?
– Он вас защищал?
– Не знаю! Джек живет в стае, я понятия не имею, что случилось, когда… – я внезапно умолкаю.
– Когда что? – интересуется Мира.
– Разве это так важно?
– Нет, не важно, просто интересно.
– Я фотограф. А дикая природа – продолжение меня, но ее законы, к несчастью, не всегда соответствуют нашим представлениям о морали. Я сам нарвался на медведя. Не думал, что буду сейчас с вами разговаривать. Я тогда к самому худшему приготовился.
– Значит, по доброте душевной волку помочь решили?
– Не знаю, Мира, возможно, просто из благодарности. Он все-таки жизнью рисковал. Сам мой дом отыскал. Как я после этого мог его бросить?!
– Итак, тише, Джек. Помогите…
Я придержал волка, раздраженного нервным ожиданием чего-то нехорошего.
– Лежи, друг, скоро все закончится.
Мои слова подействовали мощнее любого снотворного. Джек обмяк, затих, высунув при этом длинный розовый язык, конец которого улегся на поверхность блестящего стола.
– Итак, поведение вашего волка «слегка» агрессивное. Дефицит пульса не наблюдается, частое дыхание сопровождается стонами. Лапа поджата. Подозрение на вывих сустава. Смотрите, я сейчас трогаю конечность, тише, тише, мальчик. Сильно выраженная болевая реакция. Он мучается от силы пару дней. Это хорошо, вывих свежий, значит, не будет никаких осложнений. Сейчас я сделаю рентген, и мы определимся с его лечением.
Я успокаивал альбиноса, как мог.
– Как же он заработал себе эту напасть? – спрашиваю я серьезным голосом у симпатичной молодой женщины.
– Проще, чем вы думаете. В его случае это могло быть связано с падением, ударом. В любом случае, он травмировал лапу, мое дело – вылечить, чтобы это больше его не беспокоило.
Выждав с минуту, я говорю:
– Спасибо вам, Мира.
– Пока не за что, тем более что это моя работа, мистер…?
– Майкл Эсм. Извините, что не представился сразу.
– Ничего страшного. Я понимаю вашу озабоченность, но, поверьте, это несмертельно для такого сильного животного, как ваш волк. Все будет хорошо.
– Благодарю.
Мира просит меня поднести к Джеку переносной рентгеновский аппарат. Манипуляции, которые происходят у меня перед носом, удивляют своей скоростью. Я не успел дотащить аппарат до места, как рядом со столом для осмотра возникает дополнительный столик.
Несколько минут терпеливого ожидания вознаграждаются ответом врача. Мира откладывает снимок в сторону и поворачивается на стуле ко мне.
– Вывих свежий, закрытый, неполный.
– Что означает «неполный»?
– Имеется в виду, что суставные ткани разорваны частично, суставная капсула не повреждена, движения болезненны, но вполне возможны. У него подвывих. Держите волка, будем вправлять.
При этих словах волк будто начинает понимать человеческую речь. Он тревожится, словно только сейчас понял, где оказался. Он доверился первому встречному и уже начал об этом горько сожалеть. Он скалится и рычит на нас обоих. Я замечаю, что он следит за нашими руками и ждет подвоха.
