При этих словах ошеломленный оберст-лейтенант непроизвольно покосился на стоящий на письменном столе фонограф и сделал достаточно неуклюжую попытку «невзначай» прогуляться до окна и проверить, не включен ли аппарат.
Гауптман, воспользовавшись паузой, подошел к камину и взял в руки шашку. Обтерев клинок прихваченной по пути белоснежной салфеткой, высокомерно, тонко и леденяще вежливо поинтересовался у хозяина:
– Ваше сиятельство, вот этот красный крестик на гарде, насколько я знаю, указывает на то, что оружие – наградное, не так ли? Не будете ли так любезны перевести эту надпись на немецкий язык? – С этими словами он протянул графу шашку рукоятью вперед, и в свете углей сверкнули каллиграфические буквы: «За храбрость».
Оберст-лейтенант, почувствовав смятение графа и увидев возможность реванша, подошел к камину и заинтересованно осмотрел клинок. Граф, скривившись, неохотно перевел. Гауптман тем временем продолжил более спокойным тоном:
– Вы правы, господин барон, мне не доводилось бывать в России. Но с русскими я не раз встречался в воздухе. И могу вас заверить, майне хэррен, что они по-рыцарски, честно и храбро сражаются на своих аэропланах даже против превосходящего противника. И пусть их генералы тупы и неграмотны, зато солдаты и офицеры по рассказам сослуживцев сражаются храбро и мужественно. И я думаю, что исход войны от них зависит в такой же степени, как и от решений их невежественного начальства, а может быть, даже и в большей степени, чем мы предполагаем. А еще мне помнятся слова великого Бисмарка: «Превентивная война против России – самоубийство из-за страха смерти». И если мы воюем против русских, то глупо не считать их опасными и достойными противниками… Что же касается якобы плененного офицера, я бы настоятельно рекомендовал вам, граф, передать его германским военным властям для помещения в лагерь для военнопленных согласно его статусу.
– Господа, давайте не будем в этот чудесный вечер рассуждать слишком много о серьезных вещах! – Хозяин быстро попытался выкрутиться из неудобной ситуации. – Сегодня наши волнения должны быть только приятными!
Он поднялся с кресла, подошел к замолкшей пианоле и стал менять перфоленту. После первых звуков канкана подошел к двери, приоткрыл ее и, повернувшись к своим гостям, пафосно изрек:
– Оставим на время бога войны Марса и обратимся к Эросу! Сейчас здесь появятся те, кто помогут окончательно превратить этот вечер в чудесный праздник, исполнят все ваши самые смелые желания и, надеюсь, произведут на вас незабываемое впечатление…
Глава 28
Продолжение
На счет «один» мы и зашли. Внезапно и быстро. Открывавший дверь поймал от меня коленом в ж… спину и решил научиться выполнять самый любимый армейский норматив. В смысле – «Вспышка с тыла!». Люгер в руке, ствол – на сидящих, следом тут же влетают мои парни, тоже с пистолетами в руках. Грамотно, не перекрывая линию огня, обходят меня с двух сторон, еще мгновение, и стволы находятся в опасной близости от ошарашенных немецких мордочек, хозяева которых и не думали совершать какие-то телодвижения. Кроме хлопанья глазами. А что еще будут делать здравомыслящие немцы, если вместо двух «красоток кабаре» в комнате появились три непонятных человека, но с вполне понятным оружием в руках. Три черных дульных среза – достаточно убедительный аргумент сохранять неподвижность. Которая, оказывается, бывает разной.
Лучше всех держался гауптман. Бледный, ошеломленный, но сохраняющий спокойствие, достоинство и, видно по глазам, трезвый рассудок. Сразу всё поняв, он медленно и аккуратно положил шашку на стол эфесом от себя. Грамотный!
Остальные находились в состоянии психологического нокаута, где-то на полпути между истерикой и обмороком. Граф даже не пытался подняться. Ну-с, пора и пообщаться…
– Бляйбэн штандхальтн! Капитулирн! (Оставайтесь на местах! Сдавайтесь!)
И – персонально графу:
– Штейт ауф! (Встать!)
– К-кто в-вы так-кие?.. Чт-то ва-вам н-надо?.. Ка-ка-к сюд-да п-по-опали? – У графа из-за трясущейся челюсти дикция сильно хромала, но общий смысл фраз был понятен.
– Исключительно из вежливости отвечу на ваши вопросы. Мы пришли за германскими офицерами и портфелем господина оберст-лейтенанта. А на вопрос «кто мы такие?» можете ответить сами, вы же видите погоны.
– Майн гот… – побледнев, тихонько охает подполковник, мешком оседая в кресло. Зато капитан решает проявить инициативу:
– Я – гауптман Генрих фон Штайнберг. С кем имею честь беседовать?
– Подпоручик Гуров, Денис Анатольевич.
– Вы и ваши люди – партизаны?
– В какой-то степени – да. Не будем сейчас вдаваться в тонкости нашей службы. Все, что вам необходимо знать – вы с подполковником взяты в плен. Обо всем остальном сможем поговорить чуть позже. А сейчас меня интересует только один вопрос – где портфель? И что в нем находится?
Колоть их надо сразу, чтобы не успели опомниться. Кажется, у Богомолова это называлось «моментом истины».
– А если мы откажемся отвечать? Согласно Конвенции мы можем сообщить только имя, звание и подразделение, где проходим службу. – Капитан, оказывается, не только самый храбрый, но и самый хитрый. Торговаться он еще со мной будет! Как говорил Киса Воробьянинов, «Я считаю этот торг неуместным!» И торговаться мы не будем…
– Мне нужен только один пленный. И он будет очень впечатлен геройской и мучительной кончиной своего коллеги от рук русских варваров. Мне все равно, будут на нем погоны гауптмана или оберст-лейтенанта. Выбор за вами.
– А что будет со мной? – Польский аристократ довольно быстро пришел в себя, услышав начавшиеся торги.
– Вопрос не ко мне… – Породистая сволочь при этих словах еще более приободрилась. – А к штабс-капитану, которого приводят в чувство на псарне.
Оп-па, а чего это мы так съежились? И взбледнулось их сиятельству совсем не по-детски. Ну, посиди, посиди, очухайся. Я же все понимаю, тонкая ранимая душа, тяжелые переживания, нечистая совесть, точнее – полное отсутствие таковой… А мы пока продолжим общение с геррами официрами:
– Повторяю свой вопрос – где портфель?! Чтобы вы не питали иллюзий, скажу сразу – все ваши люди блокированы и на помощь прийти не смогут.
– Если я скажу вам, где портфель, вы оставите мне жизнь? – Да, недолго аристократ переживаниями был занят. Сразу почуял, где можно гешефт сделать… Только вот глазки у него горят как-то нехорошо. Не иначе, пакость какую задумал. Ну, да и мы настороже будем, но показывать это не станем.
– Граф!!! Как вы смеете?! – прорывает истеричным криком подполковника. – Этого никак нельзя делать!!!
И вскинулся бы, да пистолетный ствол, упертый в лоб, мешает. Как бы Егорка лишнюю дырку в немце не сделал.
Капитан тоже напрягся, но с места не двигается. Понимает, что одно движение – и он превращается в труп. А раскраснелся-то как, хоть прикуривай. На груди из-под распахнутого халата виднеются два шрама в виде ромбиков. Наверное, дуэльные, от шпаги… На лице – ненависть и презрение… Пора продолжать спектакль.
