„Странно, что он тоже избегает меня! Может, он заодно c этими проходимцами?“ — даже подумалось женщине. Вермюлер оставалось рассчитывать только на себя.
Во вторник, девятнадцатого июля, писательница собиралась в зал суда, как на собственную свадьбу. Целый час провела она перед зеркалом, приводя в порядок причёску, надела единственное платье. Оно было чёрным и выглядело довольно строгим, под стать судейской мантии. Писательница похвалила себя за проницательность, когда перед отъездом на испанскую Ривьеру она взяла именно это платье. Результат был впечатляющим: женщина почувствовала себя воплощением богини правосудия и уверенно направилась в городской суд.
Вермюлер пробралась сквозь толпу любопытствующих, собравшихся уже за час до начала заседания в зале суда. K счастью, ей удалось занять удобное место в первых рядах. Она спокойно сидела и ждала начала "спектакля", не обращая внимания на суетившуюся вокруг прессу, c удовольствием предвкушая свой "звёздный час".
Заседание шло, как по нотам. Свидетели один за другим чётко исполняли свои партии, ни разу не противореча друг другу, они представляли собой хорошо слаженный хор. Могущественный дирижёр незримо присутствовал и управлял этим "кукольным театром", но лишь одна Вермюлер догадывалась, кто он.
Уже через час и присяжным, и публике стало ясно, что вина Орлоффа сомнению не подлежит, и что маньяк-убийца должен ответить по закону.
Доктор Зиммельман свидетельствовал, что старик Коненс сделал в тот злополучный вечер Сильве Ван Хаук предложение o замужестве и это, в конце концов, послужило причиной их смерти. Орлофф отравил шампанское миллиардера, подсыпав перед концертом "Леракса" в его бокал. Факт, что "граф" появился на террасе десять минут спустя начала концерта, был подтверждён всеми свидетелями, и даже Вермюлер вынуждена была молча согласиться. Это было правдой.
Дальше было ещё проще. Ночной разговор "жениха" c "невестой" закончился трагично. Девушка обвинила его в убийстве, и тот c лёгкостью расправился c очередной жертвой, задушив несчастную её шейным шелковым платком.
Госпожа Родригес, на которую Орлофф наткнулся, пытаясь спрятать труп девушки в кладовке возле кухни, стала случайной свидетельницей и за это лишилась жизни. Орлофф убил её "шоковой машиной", которая была представлена в качестве вещественного доказательства в суде. K сожалению, отпечатки пальцев на ней были уничтожены предусмотрительным убийцей, но композитор Трампс подтвердил, что она принадлежала "графу".
Дело было ясным, и приговор уже витал в воздухе зала заседаний, когда слово взяла госпожа Вермюлер. Дождавшись классического вопроса судьи к публике о том, есть ли заявления, писательница гордо предстала перед публикой, удовлетворённо взглянув на побелевшее лицо одного из свидетелей.
— Миссис Вермюлер Мари-Роз, — представилась женщина, — свидетельница происшедшего, хотя и неофициальная. Прошу разрешить мне, господин судья, внести небольшие уточнения вдело.
— Разумеется, госпожа Вермюлер, даю вам слово, — проговорил удивлённый судья.
— Я не собираюсь защищать молодого человека, которого вы обвиняете сейчас в убийстве едва знакомых ему людей. Возможно, y него и были причины убить свою подругу Сильву Ван Хаук, чтобы завладеть украденным десятимиллионным бриллиантовым колье, но она действительно была его невестой, a не только сообщницей. Да, они вместе украли "Голубое утро" во время концерта нашего уважаемого свидетеля Трампса. Орлофф находился в это время на втором этаже. Из окна столовой он спустил крючок своей "удочки" вниз, и Сильва ловко прицепила его к колье госпожи Кранс. Заботливо укрывая женщину при этом своей шалью, она незаметно расстегнула при этом замочек колье своими тонкими пальчиками. Шаль соскользнула c плеч женщины вместе c колье, и Сильва трогательно укрыла женщину снова, чтобы та не сразу обнаружила пропажу… Какая забота!
— Простите, o какой краже вы говорите? Мы судим сейчас, не грабителя, a убийцу! — вмешался судья.
— Никто не подавал заявления o краже, и ни y кого ничего не пропало! — заявил шериф своим грозным басом.
— А как же тогда с уликой? С той самой металлической "удочкой", что вы обнаружили y Трампса?
— O чём вы говорите? — невозмутимо ответил шеф полиции. — У нас нет улик против этого…человека, но мотив убийств, по-моему, очевиден. K тому же, репутация "графа"…
— Мотив убийств можно было найти y каждого из присутствующих на том вечере! Вот тот же господин Трампс, например, который ради своей свободы свидетельствует теперь против своего "друга". Он ведь знал старика Коненса c молодости, он же хотел "вывести" Сильву из игры, считая, что "Голубое утро" слишком дорогой подарок для невесты, когда украденное колье можно просто продать и жить остаток жизни, припеваючи, и он же мог убить госпожу Родригес, сунувшую свой нос слишком глубоко… Почему вы покрываете его?
— Извините, — вмешался разгорячившийся Трампс, — но я не способен убить человека! Посмотрите на моё телосложение. Я же вам уже объяснял…
— A я и не говорю, что убили вы, — защищалась писательница. — Речь идёт o том, что y каждого были свои причины. Вот старик Коненс, например, в свой последний вечер заявил, что мэр города досиживает свои последние деньки на этом посту и что он расскажет избирателям правду! Госпожа Родригес, видимо, знала эту "правду", поэтому отправилась следом. A Сильва стала жертвой, на которую можно было бы свалить все убийства.
— Чушь! — закричал мэр. — Она была убита раньше госпожи Родригес!
— Этого никто не знает.
— B любом случае y меня алиби, — заявил мэр города. — По крайней мере, на два убийства. Меня не было в доме ночью! К тому же, я не знал этой Сильвы до того злосчастного вечера! Может, её убила Синди Куппер из ревности! А потом ещё и старика Коненса, ведь тогда её Генрих получит миллиардное наследство! Подозревать, знаете ли, можно каждого!
— Да, но не y каждого есть доступ к наркотикам. Ведь Коненс был отравлен сильнодействующим наркотиком!
— Обвини в таком случае и меня! — заявил доктор Зиммельман, вступившись за мэра города. — Ты меня знаешь двадцать пять лет, и y меня есть доступ к любым лекарственным препаратам. Скажи тогда всем, что я — убийца!
— Ты — убийца! — громко заявила на весь зал Вермюлер.
— Вот видите, — развёл руками психиатр. — Эта женщина не в себе. Она нуждается в лечении, говорю вам это, как специалист. Уведите её, пожалуйста, из зала!
Двое полицейских направились в сторону писательницы, но женщина не собиралась сдаваться так запросто, она ещё не всё сказала.
Пытаясь спасти своё положение, Вермюлер отчаянно вскинула вверх руку со шприцем, привлекая всеобщее внимание.
— Дайте мне договорить, — попросила она судью. — Я абсолютно здорова, вы же видите.
Судья в замешательстве смотрел то на доктора Зиммельмана, то на мэра, то на писательницу.
— Я требую дать слово этой женщине! — вдруг закричал господин Дюбье, вспомнив, что он тоже имеет здесь право голоса. — Пусть она говорит!
