– Подойди! – произнес он наконец и, указывая на низкий табурет против себя, прибавил: – Садись и прочти мне этот папирус, если ты посвящен в искусство письма! – Он взял наудачу со стола один из папирусов, поднесенных на его благоусмотрение, и протянул Иосэфу.
Тот развернул его и твердым голосом стал читать прошение, в котором, жалуясь на недостаток пастбищ для скота, храм Гелиополя ходатайствовал об отведении ему указываемого тут же участка земли.
– Какой ответ дал бы ты жрецам, если бы разрешение их просьбы зависело всецело от тебя? – спросил фараон с едва уловимой усмешкой, не сводя с него глаз.
– Царь мой и повелитель! После всего того, что благоугодно было тебе совершить сегодня, следовало бы, сдается мне, уважить просьбу храма; но впоследствии разумней будет положить предел алчности ненасытной касты и не дозволять ей богатеть без меры. Власть, которую захватывают жрецы, они употребляют против тебя, мой повелитель и благодетель. Менее чем кому-либо можешь ты доверять им; всеми способами отныне будут они стараться отмстить за кровную обиду, которую ты им нанес, избрав меня, бедного раба, неизвестного гадателя, в Адоны Египта.
– Ты прав; ответ твой доказывает ум и наблюдательность, – ответил Апопи. – Скажи мне, где и как достиг ты такого развития, которое только что доказал, и откуда ты родом?
Иосэф в кратких чертах описал свою жизнь у отца, среди родного племени, приписав матери первое руководство в искусстве гадания; рассказал историю пребывания в доме Потифара и несправедливое обвинение, которое довело его до тюрьмы, давшей ему обширное поле для наблюдений. Тут же перевел разговор на политическую почву и набросал поражающую верностью наблюдений картину общего положения вещей, настроения умов, интриг, окружавших фараона, корень которых был в Фивах, а ветви тянулись через все храмы и достигали дворца.
– Но бог, который охраняет тебя – о фараон! – чье око бдит над сыном величием ума и сердца, – ему подобным в событиях, открытых тебе во сне, дает непобедимое оружие против всех твоих изменников и противников. Неурожай, пользуясь которым жрецы и их союзник Таа – южный «хак» – легко могли возмутить народ, доведенный голодом до отчаяния, поработит тебе весь Египет. Строго буду я следить, чтобы весь избыток хлеба в первые семь лет изобилия был собран в построенные мною житницы; а в областях, тебе не подвластных, я приберу все, что беспечные люди будут спускать по дешевой цене, не думая о будущем. Но пробьет час голода, и все они придут черпать из неистощимых житниц, единственным владетелем которых будешь ты; а мы будем всем продавать, разумеется, за наличные деньги! Когда у них не станет больше ни золота, ни серебра, ни меди, они приведут нам стада и рабов своих, заложат земли и сами пойдут поголовно в кабалу: ведь голод не шутка! И когда, с края и до края земли Кеми, весь обнищавший и истощенный народ будет у ног твоих, охота к возмущениям пройдет сама собой, а Таа, дерзкий «хак», смеющий тянуться святотатственной рукой к твоей короне, будет уничтожен, и это не будет стоить нам ни одной стрелы. Беспомощный, он задохнется в своих областях, где ни одна пядь земли не будет более принадлежать ему; даже союзники его, жрецы, не будут в состоянии прийти на помощь, так как если нам и надо будет освободить их от налогов, которыми мы обложим всех; если даже придется кормить их самих на счет государства, – то я зорко буду следить за тем, чтобы им не перепадало ничего лишнего, а оставались бы они покорными слугами у ног твоих.
Иосэф оживился; горевшие огнем глаза и бледное лицо, дышавшее отвагой и энергией, наэлектризовали самого Апопи. Обширный план, развернутый перед ним этим вчерашним рабом, – план, доказывавший природный политический гений – указывал, что судьба посылает ему неоценимое орудие для борьбы, – человека, на смелость и верность взгляда которого он мог вполне положиться, человека с железной волей, способного уничтожить грозный призрак революции, утвердить спокойствие в государстве и обеспечить ему мирное царствование.
– Ты именно человек, какого мне и надо; и я облеку тебя необходимой властью, чтобы ты до конца мог выполнить твой план, которому я от души сочувствую, – сказал Апопи, положив руку на плечо своего нового фаворита. – Помни, что после фараона ты – первый в Египте; что только от меня ты будешь получать приказания, и что во всякое время дня и ночи ты будешь иметь ко мне доступ.
Взволнованный Иосэф пал ниц; Апопи поднял его, милостиво протянул для поцелуя руку и благосклонно отпустил его.
На следующий день, уже с зарей, густые массы любопытных заполнили все улицы, по которым должна была проходить процессия. По приказу фараона Мемфис разукрасился для встречи нового Адона; повсюду развевались разноцветные ленты; дверь каждого дома, каждая мачта были увиты гирляндами.
Перед дворцом Адона, привлеченная великолепием убранства и приготовлениями к встрече, стояла несметная толпа. Во дворце кипела лихорадочная деятельность; к встрече нового господина рабы под начальством надсмотрщиков выстраивались в строгом порядке по улице и двору; отряд солдат – телохранителей Адона – расставлял посты у входов. В самом дворце в ожидании приказаний Адона касательно завтрашнего приема собралась уже целая армия писцов. Толпа с любопытством разглядывала, судила, рядила и волновалась, сгорая от нетерпения скорее увидеть того, кто вчера еще был рабом, а сегодня стал первым советником фараона.
Наконец, звуки труб и крики «Абрек, Абрек» скороходов, длинными золочеными палками раздвигавших народ, возвестили приближение шествия. Народ упал на колени с радостными криками; взоры всех приковала к себе золотая, богато украшенная колесница, в которой гордо и бесстрастно стоял Адон. Лицо Иосэфа исполнено было гордого удовлетворения, взгляд равнодушно скользил по приветствовавшей его толпе, и трудно было узнать в этом красивом молодом человеке, одетом в тончайшую, плоеную и вышитую золотом тунику с клафтом на голове и золотым посохом в руке, – знак его власти, – бедного тюремного раба, который, подвязав холщовый передник, бегал по камерам, нагруженный амфорами и хлебом, разнося заключенным дневной рацион.
Когда Иосэф прибыл во дворец и сошел с колесницы, то на пороге дома приветствовал его главный управитель, который, стоя на коленях, поднес два золотых кубка с медом и вином. В большой зале Иосэфа встретили писцы. Позвав нескольких из них к себе, он продиктовал приказание, предписывавшее главнейшим сановникам страны представиться ему завтра для доклада по текущим делам государства. В их числе фигурировал также и Потифар.
Выполнив этот первый долг, налагаемый его новым положением, Иосэф отпустил всех и занялся с управляющим подробным осмотром дворца и садов; это приятное развлечение заняло его до вечера и после роскошного ужина он предался отдохновению.
На следующий день, с самого утра, колесницы и носилки первых чинов государства стали прибывать во дворец Адона; в залах и приемных скоро стало тесно, так как сановники допускались в рабочую палату нового правителя по одиночке, а аудиенции были продолжительны.
Вникая во все подробности каждой отрасли администрации, Иосэф ориентировался, приводя в восторг маститых сановников верностью соображения и быстротой, с которой он усваивал сложный механизм государственной машины. Выходя от него, каждый выносил убеждение, что наступила новая эра, что отныне бразды правления находятся в железных руках и что новый Адон, не шутя, так серьезно вникал во внешние и внутренние дела страны. Прием приближался к концу, а Иосэф еще не видал самого интересного для него лица – начальника полицейской стражи и тюрем Мемфиса, – обер-полицеймейстера, как сказали бы мы ныне.
