– Ну, что вы, Гурам Левонович, вам ещё рано об этом думать, – попытался я вставить своё общеинеллигентное замечание, но он, как мне показалось, не обратил никакого внимания на мои слова.
– Вот тогда, – продолжал учёный, – у меня и появилась мысль, пойти «от обратного». Что это значит? Это значит, попытаться пойти другим, иным путём. Не так, как Ленин, а так, как принято у вас, математиков, путём замены знака плюс на минус. При этом проблема продления жизни заменяется проблемой её сокращения… Почему, Илья Наумович, у вас появилась улыбка на лице. Что-то в моих рассуждениях некорректно?
– Нет, ничего, продолжайте, пожалуйста.
– Конечно до идеала, какой мы имеем с дрозофилами и бабочками, здесь далеко, но всё же модель имела бы вполне реальные сроки реализации. К тому же выполнить этот замысел не представлялось мне сложной задачей. Нужно было только разорвать пару генетических связей, что, кстати говоря, считалось проблемой небольшой сложности. Именно тогда я интуитивно почувствовал, что нахожусь на пороге грандиозного открытия. Немного терпения, и вы всё поймёте. Короче, Целиковский (не обращайте, пожалуйста, внимание). Целиковский к этому не имеет никакого отношения, просто это моя старая поговорка, от которой я всё ещё не могу отвыкнуть. Так вот, через некоторое время я разработал необходимый препарат, который позволял реализовать задуманное. Давайте послушаем, кажется, это интересно…
«…Беттери-парк. Располагается на самой южной стрелке острова Манхэттен. Голландцы, появившиеся здесь раньше других, построили небольшой форт для защиты от внешних и внутренних врагов. Первые поселенцы селились здесь же небольшими общинами, но часто отдавали предпочтение плодородным землям Бруклина. В 1624 году к этим берегам прибыла большая экспедиция во главе с генеральным директором голландской Вест-индской компании Питером Минуитом. Так началась массовая колонизация. Именно в те годы и состоялась известная «сделка тысячелетия», когда остров Манхэттен был куплен у индейцев за 24 доллара. Если быть точным, то голландские поселенцы купили остров за 60 гульденов…»
– …А вот и паром подошёл. Можно и отвлечься от программы. Первые же опыты на мышках показали подтверждение теоретических предпосылок. Изменение генетического кода было абсолютно устойчивым и передавалось по наследству. Ни одна из жизненно-важных функций организма не была потеряна и все передавались из поколения в поколение. И наблюдать за этим было легко, так как жизненный цикл сократился приблизительно в десять раз. В тот момент я чувствовал себя богом. Шутка ли сказать, какие возможности открывались перед наукой и практикой.
– А какая здесь практика, Гурам Левонович? Что за счастье, если человек умрёт не в восемьдесят, а в восемь лет? – спросил я.
– Да, вы правы, для человеческого организма это, как вы правильно заметили, не счастье, а большое несчастье. И здесь нужно очень чётко отличать человеческий организм и человека как члена общества. И не всё то, что плохо человеческому организму, плохо человечеству. По крайней мере я так думал в то время. К примеру, использование моего метода в животноводстве позволило бы значительно снизить цены на мясные и молочные продукты, яйца. Ведь для выращивания взрослого животного требовалось в десять раз меньше времени и затрат. Борьба с бедностью и голодом разве не заслуживает внимания? А улучшение качества продуктов путём избавления их от гормонов роста? Не к этому ли стремятся селекционеры всех стран?
Кстати, уже многие производители сельскохозяйст вен ной продукции пришли к выводу, что биотехнология – единственный эффективный способ защитить посевы от вредителей. Создание генетически модифицированных сельскохозяйственных культур, таких, как хлопок, кукуруза, соя и другие, позволяют значительно сократить использование пестицидов. Есть ещё несколько соображений, но о них мы поговорим как-нибудь в другой раз.
Одним словом, – продолжал мой собеседник, – лучше сказать двумя словами – я заболел. Вы ведь знаете это состояние, когда масса идей приходит в неподходящее время и даже ночью, во время сна. Плохой сон и постоянные перегрузки переросли в тяжёлые стрессы. Мне не нужно было идти к врачу, да он бы мне и не помог. Мне просто необходимо было изменить режим. Я пытался как-то отвлечься. Пробовал путешествовать и не брал с собой бумагу, но это не помогало. От себя не убежишь. В какой-то момент времени, вдруг появлялась мысль, отложить которую нельзя по одной простой причине, её можно просто забыть, но потом будет ещё хуже. Будешь потом мучиться, вспоминая неизвестно что. В один из таких моментов я даже попал в смешное положение, оказавшись в рубке капитана круизного судна. На вопрос «Что вы здесь делаете?» я ответил, что ищу какой-нибудь клочок бумаги…Впрочем, к чему я всё это говорю, вы и без меня это знаете.
Так вот, – продолжал он, – здесь мы приближаемся к самому ответственному моменту. Я заметил, что некоторое улучшение сна мне удавалось получить после длительной прогулки, которую я совершал каждый вечер. Конечно, это не давало мне возможности полностью отключиться от творческого процесса, но всё-таки как-то успокаивало. Потом эти прогулки перешли в привычку, и я наслаждался прохладными вечерами на фоне красивой вечнозелёной растительности. Много зелени и воздуха, а также абсолютное отсутствие комаров и мошек завидно отличали эту местность от Прибалтийской. Обычно я выходил на прогулку после просмотра вечерней информационной передачи московского телевидения. В Москве и Риге – собачий холод, снег с дождём, а здесь благоухают цветы, запах морского прибоя…
В один из таких вечеров и случилось неожиданное, сулящее в недалёком будущем катастрофические последствия. Здесь следует описать ситуацию моего проживания в этой стране. Приехав в Израиль, я не намеривался оставаться здесь навсегда. Я думал поработать пару лет, подождать, когда у нас в Латвии угомонятся перестроечные бури и станет так, как было, например, перед войной. То время, до присоединения к Советам, я хорошо помнил и о лучшем времени даже не мечтал. Но годы шли, а из Латвии хорошие известия всё не приходили. Ничего хорошего не сообщали мне и родственники из Армении. Почему я это говорю? Просто потому, что это объясняет многое, моё душевное состояние, быт, отношение к работе. Снимал я тогда двухэтажный коттедж вблизи небольшого городка Кфар Саба. Недалеко располагался мой институт, в котором я работал по мере необходимости, поскольку большую часть времени я работал дома. Дома я умудрился даже соорудить небольшую лабораторию.
Может быть, и не стоит рассказывать всё это настолько подробно, но всё это имеет существенное значение. Так вот, – продолжал Гурам Левонович. – На уровне второго этажа, у меня была открытая веранда, на которой мы с женой часто отдыхали и принимали гостей. Недалеко располагалось арабское поселение… Как я к ним относился? Никак. Поскольку по роду своей деятельности мне не приходилось с ними сталкиваться. Правда, когда я искал себе жильё, кое-кто советовал мне выбрать хороший район, как говорили, подальше от чёрных, но я не придавал значения этим разговорам. Потом я был несколько раз в арабских поселениях, на их рынках. И воспринимал их как восточную экзотику. Сначала на меня как-то давила убогость и отсутствие удобств, но потом как-то и к этому привыкаешь. Что ещё делать человеку, привыкшему болтаться в магазинах по выходным? Здесь ведь по субботам многие магазины закрыты, а русские лавки ненамного отличаются от арабских.
