За студентами увязался пес Родар, тот самый, что встречал их у калитки. Свое прозвище он получил оттого, что кидался на все быстро несущиеся по дороге машины.
– Как асфальт положили, так и начали лихачить! – сказал Паша с гордостью за свою улицу.
Пес нырял наперерез очередной машине, норовя ухватиться зубами за бампер или зеркало. Если водитель сбрасывал скорость – Родар пропускал его, теряя интерес, и уже выслеживая вдали следующего нарушителя. А друзья давили в себе смех, отворачиваясь от водителя, чтобы не заподозрил, будто это они науськивают собаку.
В сельском магазине было все: от карамели до лодочного мотора. На полке для сумок прилепились два мальчика лет трех и, цепко держась за прилавок, разглядывали конфетные россыпи в узких ящичках, пока их папаша покупал пиво в желтый бидончик с деревянной ручкой.
Продавец – миловидная алтайка с рыжими волосами – временами отрывалась от пены и следила за детьми: «Ну, выбрали? А то мы папке сдачу не дадим, пока конфет не купит!» У нее был певучий голос.
Выходя из магазина, студенты встретили верткого парня лет тридцати. Видимо, в юности он был красив, но как-то быстро сдулся и теперь вялым лицом стал похож на клеклый оладушек.
Водитель из редакции местной газеты, звали Валерой.
– Приехал? – блеклый красавец посмотрел на полные банки с пивом.
– Ага, – кивнул ему Паша. – Угостишься?
– Брата своего… видел?
– Нет еще, – Паша задумался, будто перебирая в памяти весь свой день. – Придет, поди, к бане.
– Если отпустит… жена, – с усмешкой цедил Валера.
Пашу это задело, он поставил банки в траву:
– А ты свою жену здесь пасешь?
– У нее завтра смена, – Валера округлил голубые глаза с большими зрачками.
– Может, кого другого встретит! – произнес Паша с какой-то задиристой интонацией.
– Да пускай! – не расстроился муж.
Сереже показалось, что ему привычны были намеки о жене. Красавчик засмеялся и легонько толкнул Пашу в плечо:
– Я к ней на улице… и не подхожу.
У него оказалась странная привычка медленно разжевывать начало фразы, а потом быстро сплевывать ее окончание собеседнику под ноги.
– А ты вообще ей не подходишь! – нашелся Паша.
Валера опять округлил глаза. Буквально таращил, раскрывая голубые «нули», но совершенно не мог прищуривать их с обидой или презрением. Это вызывало симпатию.
– Да, есть такое, – неожиданно согласился.
Паша улыбнулся на его откровенность.
Валера засунул руки в карманы пиджака, оттянув полы так, что на спине разошлись края, как ласточкин хвост:
– Только моя жена никого не разлучала! Как мать с сыном, например! Через плетень-то видно…
Вот она, струна поверх оград. Если мать с невесткой не дружат, то по всему селу идет напасть, как колорадский жук по картошке.
Паша поднял банки:
– Серега, идем.
– Мне домой позвонить надо, что доехал.
– Завтра, – удержал его Паша и понизил голос: – Заодно увидишь первую нашу красавицу!
И опять показалось, что Валера был доволен этим упоминанием о своей жене.
Он вдруг предложил:
– Знаешь что, Пашка, приходи ко мне завтра. Цветной телик посмотришь!
– Я на тебя посмотрел – тоже кино!
– А ты начальником будешь… похлеще брата!
Паша протянул руку:
– Привет телевизору!
– Передам завтра!
Блеклый красавец и Сереже пожал ладонь, пытливо заглядывая в глаза: мол, ты такой же ушлый? На что студент добродушно улыбнулся: посмотрим, коль доведется!
По дороге пес Родар опять стопорил машины, а Сережа вспоминал разговор о телефонистке. Вернее сказать: импровизировал на тему загадочной женщины. Видимо, бывают особые красавицы, – увлекал себя в предчувствие новой влюбленности, – о которых хочется говорить, потому что они непонятны. Они должны жить как-то иначе, в другой обстановке. Сережа оглядывался на улице, будто, случайно встретив телефонистку, мог не узнать ее!
5
В бане свет не зажигали.
По закопченным бревнам, потолку и доскам полка видно было, что пот тружеников оставило здесь не одно поколение Пашиной родни.
Отец, Петр Степанович, натягивал глубже войлочную шапку, а Паша понадеялся на свои густые длинные волосы.
Охаживаясь вениками, они давили в себе утробный стон, выпуская его понемногу бодрящим хрипом – когда терпеть жар становилось невмоготу. Сереже казалось, что сонм распаренных предков помогал им: кряхтел влажным эхом в сырых темных углах.
– Еще поддай, – отец громко втягивал ноздрями горячий воздух, с крепкой мужицкой оттяжкой.
Волосы у Паши накалились и вздыбились, как сухая солома. Он соскользнул с полка и намочил водой макушку; потом добыл кипяток, стуча ковшиком о железные края печки:
– Готовы?
– Давай! – Петр Степанович укладывал веник на колени.
Сын метал воду на камни и рывком взлетал на полок, отодвигаясь подальше от отца. И опять они хлестались без удержу, цедя сквозь зубы похвалу бане, а Сережа терпеливо гнул шею и отгонял новым веником от себя лишний жар.
После бани втроем сидели на лавочке, дожидаясь хозяйки; пили пиво и закусывали сушеной воблой.
Петр Степанович курил, и пар от его красной спины сливался с дымком папиросы.
Паша нагнулся и убрал сосновую кору из-под ног.
– Смотри-ка, муравей!.. Какой огромный!
Крупный лесной муравей зажал во рту, как саблю, рыбью косточку и бегал с устрашающим видом меж голых ног.
– Прямо Чапай какой-то!
Парни с хохотом поднимали ноги.
– Щас, – грозил Петр Степанович голосом муравья, – порубаю, кого приспеет!
Ему приятно было сидеть с молодыми ребятами и подтрунивать:
– Ну что, сынки, гвоздь-то сможете забить на шабашке?
– Не промахнемся, – заверил сын.
Плотный туман закрыл вершины синих гор, кромсая на свой лад сумеречные отроги.
Хозяин вдруг крикнул:
– Ну-ка, пшел!
У калитки стоял круглобокий козел, упираясь рогами в столбец.
– Сломает? – спросил Сережа без особого любопытства, просто в тон общему благодушному настроению.
– Нет, – так же неспешно ответил хозяин. – Научился, паршивец, рогами крючок снимать!
Паша разливал пиво по стаканам:
– Каждый телок знает: где огорожено – там трава вкуснее!
