Именно этому лорду Рудольф Гесс, правая рука Гитлера по нацистской партии, заявил: «Мир с Англией при условии ее участия в войне против коммунизма». Гесс передал лорду меморандум под названием «Германия и Англия – с точки зрения войны против СССР».
(Характерно, что после таких переговоров с германской стороной лорд-прогерманец в конце сентября 1941 года возглавил английскую делегацию, направляющуюся в Москву. Закулисные переговоры английского союзника к приезду лорда в Москву были известны.)
Успех гитлеровских войск в России встревожил Лондон и Ватикан и, в ожидании скорого падения Москвы, это означало: Восточную кампанию Гитлер, можно считать, практически выиграл! Это довлело над правительствами союзников России, и они опасались потерять свой интерес в случае победы Германии, а потому не избегали «замаскированных обращений» со стороны представителей Третьего рейха с призывами к союзу против СССР.
В эти дни Канарис сообщал в Ставку Гитлера, что перед Англией есть две возможности: «либо включиться в “немецкую Европу”, либо просить перемирия для англо-саксонского мира…»
В октябре 1941 года Гитлер предпринял дезинформационную акцию против Англии и США, фактически призывая их к быстрейшим переговорам. Так, 9 октября пресс-секретарь Гитлера объявил: «русский фронт разгромлен», «исход военной кампании решен», «великий конец большевизма», «последние боеспособные советские дивизии принесены в жертву…» А на другой день выступление самого Гитлера: «…сегодня могу совершенно определенно заявить: противник разгромлен и больше никогда не поднимется».
Почти год, в январе – ноябре 1941 года, для создания «своей Европы» Гитлер через Риббентропа, министра иностранных дел страны, налаживал контакты с английскими и американскими дипломатами. Обсуждался меморандум о необходимости «компромиссного мира» (переговоры в Португалии и Швейцарии). В этой ситуации он ориентировался на дипломатов старой германской школы: «…война с Россией дело решенное. Надо извлечь из нее пользу для мира с Англией. Надо привлечь на нашу сторону Сити и консерваторов».
Из берлинской штаб-квартиры абвера в ноябре 1941 года шли в Ставку Гитлера обнадеживающие сообщения о прогерманской и антибольшевистской направленности значительных кругов западного мира. Абвер отмечал, что «базу для сотрудничества против большевистской России ищут англичане и немцы в Лиссабоне и Анкаре». И еще: «Этого часа ждут антикоммунисты в Скандинавии, Англии, США, Ватикане». В Англии, сообщал абвер, «мюнхенцы начали подготовку к возвращению в Россию «дома Романовых». Они готовы вступить в сговор с Германией на условиях новой «англо-германо-русской Антанты» (англо-германские «реверансы» на антисоветской основе внимательно изучались в Москве).
Радужные перспективы по созданию «германской Европы» в результате срыва блицкрига канули в вечность. Московская битва поставила на них крест. Гитлер в своей политике оказался перед фактом: все планы и в Европе, и в России нужно пересматривать, в том числе и на дипломатическом поприще.
А пока в глазах сильных мира сего в Германии, которые привели его к власти и благословили на Восточный поход, Гитлер выглядел проигравшим начало войны с Россией.
Адъютант Гитлера Герхард Энгель также вел свой дневник. В нем он отмечал трансформацию во взглядах фюрера на свободу его действий: «…складывающаяся обстановка заставляет его, говорит фюрер, принимать решения… Из этого следует, что цели похода не достигнуты… Немецкие успехи не остаются без последствий для престижа в мировой политике. Все войны зависят не от человеческих, от экономических причин…»
Близкий к фюреру Шпеер подчеркивал в своих записках, что после Москвы Гитлер констатировал: «Мы должны идти вперед. Мосты позади нас сожжены».
Главари Третьего рейха понимали, что движения вперед от них ждут те, ради чьих интересов была начата Вторая мировая война и совершилось нападение на СССР. И победа под Москвой нужна была Гитлеру как ключ к захвату мирового господства. А им, сильным мира сего, – для ограбления России.
А пока вся экономика Германии стала работать на Восточный фронт, хотя в Ставке Гитлера еще продолжали разрабатывать и утверждать положения о будущем материальном обеспечении «экспедиционных войск» в Иране и Ираке.
Переговоры – слабость или сила?
19 сентября 1941 года был оставлен Киев. Василевский вспоминал: «При одном упоминании о необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание». Этот маршал, «натерпевшийся» от Верховного главнокомандующего, тем не менее признавал: «Он не был военным человеком, но он обладал гениальным умом. Он умел глубоко проникать в сущность дела и подсказывать военное решение».
Ошибка? Это имело прямое отношение к киевской катастрофе? Казалось бы, с военной точки зрения Сталин ошибся, и Василевский с Жуковым предвидели беду. А он же, получается, уперся. В этом не видно проблеска гениальности, наоборот, казалось бы, – тяжелая ошибка.
Но ведь это только военное обстоятельство, а война – это не только военные действия. Нужно было учитывать и другие условия – например, отношения с союзниками (вчерашними противниками – ныне неустойчивыми партнерами?!).
Дело в том, что киевским событиям предшествовала встреча с представителем Рузвельта Гарри Гопкинсом, с которым шли переговоры о существенном увеличениеи военной помощи. И Сталин обещал Гопкинсу, что Красная армия удержит немцев на линии юго-западнее Ленинграда, чуть восточнее Смоленска и западнее Киева. А сдав Киев, он показал, что не контролирует обстановку…
И тогда: как можно верить и помогать такому главе государства? Нужно было учитывать и другой аспект (в глазах союзников): к этому времени все отступления Красной армии заканчивались большими потерями и катастрофами.
И что же союзники? Их отношение к нашим проигрышам в этот начальный период войны? Только один пример: посол Майский заметил министру иностранных дел Британии, что Англия является «не столько союзником и товарищем по оружию в смертельной борьбе против гитлеровской Германии, сколько сочувствующим нам зрителем…»
«Мценская инициатива» Сталина. Итак, февраль 1942 года. Мценск. Какими активами располагала советская сторона, прежде чем предложить Германии перемирие?
Что волновало автора, когда он взялся за обсуждение столь оспариваемого «факта существования переговоров о мире с Германией»? Этот исторический факт в оценках не может быть однозначным, но несомненно он демонстрировал уверенность в силах Советской России одолеть противника.
И конечно, это не был авантюрный шаг. Более того, появление этого факта в нужном месте и времени говорит о том, что это была акция дезинформационного характера с целью попытаться решить две задачи: в случае принятия Германией этого сомнительного предложения выиграть время, а в случае отказа – акция была рассчитана на укрепление антигитлеровской коалиции, которая набирала силу после неудачной гитлеровской Зимней кампании.
