Всю свою жизнь я попадаю в переделки — не успев выбраться из
одной, тотчас же оказываюсь в другой.
Чувствуется, спокойной жизни мне не видать. Будучи
мошенником, известным в трех государствах, объявленным в розыск полудюжиной
штатов, но обладающим формальной неприкосновенностью на территории Калифорнии,
я не могу рассчитывать на защиту закона. Его острие всегда направлено против
меня. Я не подлежу выдаче за пределы Калифорнии, так как официально не являюсь
преследуемым по закону в юридическом смысле слова, но каждый жулик в этом штате
считает себя вправе докучать мне, а полиция только и ждет удобного случая,
чтобы повесить на меня какое-нибудь дельце.
Зная, что защиты мне искать не у кого, я вынужден сам себе
быть законом и даже рад этому. Одному только Богу известно, до чего мне
противно быть одним из рабов, гробящих свою жизнь на то, чтобы заработать
деньги, налоги с которых идут на прокорм политиканов.
Городские налоги — для городских политиканов, окружные — для
окружных, налоги штатов — для тех, кто стоит повыше, и, если этим бедолагам все
же удается урвать что-то для себя, государство облагает их подоходным налогом,
чтобы прокормить целую свору политиканов государственного масштаба. В
довершение ко всему по ним больно бьет еще целая уйма налогов — налоги с
продажи, налоги на собственность, автомобильные и дорожные налоги, налоги на
предметы роскоши и бензин, подушные и таможенные налоги, налоги на образование
и проституцию, на парфюмерию, на лекарства, на кинопрокат, я даже слышал, что
теперь собираются ввести налог на пиво, дабы способствовать ограничению продажи
алкогольных напитков.
Так что мне есть отчего беспокоиться. Закон меня не
защищает, я не являюсь частью огромной пирамиды, имя которой государство, и
вынужден сам себе быть и законом, и сборщиком налогов. Всякий жулик норовит
надуть меня или спихнуть на меня свои деяния, а полиция только ухмыляется,
наблюдая за этим, — дескать, пусть пожирают друг друга, так им и надо.
Во время последней передряги я взял себе собаку.
Судя по всему, среди ее предков были и ищейка, и гончая, и
какая-то еще неизвестная порода. Мой Бобо — крупная псина и, кажется, рос так
же, как и я, — воспитывал себя сам, внимательно наблюдая за всем вокруг и
рассчитывая лишь на собственные мозги. Недавно мне удалось надуть на двадцать
тысяч долларов одну преступную парочку из Сан-Диего, и я понимал, что совсем
скоро они нападут на мой след и постараются заполучить обратно свои деньги.
Принимая это в расчет, я старался не афишировать свое местонахождение
и не давал свой адрес в газетную колонку. Мне не нужны были посетители.
Как-то раз, посвежевший и окрепший, я возвращался с прогулки
по Голден-Гэйт-парк. С океана полз туман, а свежий, бодрящий воздух давал телу
живительный импульс, знакомый каждому жителю Сан-Франциско.
Бобо удрал вверх по ступенькам, пока я медленно шагал сзади.
Подойдя к двери, я сразу почувствовал неладное — что-то
привлекло внимание пса. Он стоял перед дверью, широко расставив лапы и задрав
хвост, шерсть на спине встала дыбом, и он водил носом вдоль щели под дверью.
Это означало, что в квартире кто-то есть. Я замер перед
дверью, думая, как поступить дальше. У калифорнийской полиции ничего на меня
нет. Не то чтобы я вовсе ничего не совершил, просто дела, в которых я был
замешан, всегда касались каких-нибудь жуликов, пытавшихся надуть меня и в итоге
оставшихся с носом. Вряд ли они стали бы выдавать меня полиции. Другое дело —
выследить меня и попытаться отомстить, но обращаться к полиции они не стали бы
— у самих рыльце в пуху.
Шагнув вперед, я вставил ключ в замок, приоткрыл дверь и
посмотрел на Бобо.
— Ну, малыш, заходи, — сказал я и закрыл дверь за
огромным рыжевато-коричневым псом, нетерпеливо проскочившим в квартиру.
Улыбаясь, я ждал за дверью. Если в квартире кто-то есть, то
скучать ему не придется.
Бобо был не простой собакой, а собакой мошенника, и очень
гордился этим. Я потратил немало времени и сил, чтобы натаскать его должным
образом, так что теперь пес хорошо знал свое дело.
А еще я научил его замечать слежку. Целый месяц я провел в
Дель-Монте, где при помощи местных мальчишек учил его обнаруживать «хвост». Я
показывал Бобо, что пытаюсь отделаться от слежки, и он понимал все с полуслова.
Потом я научил его подходить ко мне так, чтобы его никто не видел. Это был
невероятно смышленый пес, он смотрел мне в лицо и буквально читал мои мысли,
достаточно было мигнуть ему. В своем роде он тоже был изгоем общества,
потому-то и увидел во мне родственную душу и всегда инстинктивно знал, что ему
делать.
Из квартиры слышалось царапанье и поскребывание, но никаких
звуков возни. Я открыл дверь и вошел. На ковре лежал конверт, пес скреб по нему
лапой, обнюхивал и снова принимался скрести. Совершенно очевидно, что кто-то
подобрал ключ к замку, проник в квартиру и оставил конверт на самом видном
месте — на полу.
Ну что ж, в жизни всякое бывает.
— Принеси его мне, Бобо, — скомандовал я.
Пес взял конверт зубами за краешек и поднес ко мне.
Текст был напечатан на машинке и оказался совсем
коротеньким. «Срочно зайдите к Дону Дж. Герману» — гласило это никем не
подписанное послание.
Я вздохнул. Господи, сколько раз мне уже приходилось
сталкиваться с подобными вещами! То какому-нибудь политику требовался
профессиональный мошенник, чтобы проделать за него грязную работенку, то
местный воротила преступного мира обращался ко мне за помощью. Все они
прибегали к подобным театральным трюкам, не желая иметь со мною дела
впоследствии. Но на этот раз я немного встревожился, так как не предполагал,
что кому-то известно, где я живу.
Я слышал о Доне Дж. Германе, крупном воротиле из мира
политики. Ходили слухи, что в свое время он шантажировал с десяток известных и
влиятельных фигур Сан-Франциско, благодаря чему приобрел громадную политическую
власть. Дону Дж. Герману я не был обязан ровным счетом ничем, как не намеревался
одалживаться и потом, но я все-таки решил найти того, кто принес это послание.
Подозвав собаку, я дал ей хорошенько обнюхать конверт и
лежавший в нем листок бумаги.
— Давай нюхай, старина, — сказал я псу.
Навострив уши, он вопросительно посмотрел на меня и помахал
хвостом.
Я отрицательно покачал головой:
— Нет, не след. Просто нюхай…
Уж не знаю, понял он меня или нет, но я решил, что попытка
не пытка. Надев шляпу, я позвал пса, и мы вышли. Внизу я повернулся к Бобо:
— Лежать. Подожди-ка здесь минутку.
Он лег и стал ждать, а я вышел на тротуар.
Спускались сумерки, все вокруг заволокло густым туманом, в
котором лишь изредка проносилась машина с зажженными фарами или прошмыгивал
какой-нибудь одинокий пешеход. На тротуаре, подняв воротник пальто и
прислонившись к почтовому ящику, стоял низенький, тощий человечек, которого
можно было запросто принять за посыльного.
