И, как не только я предполагаю, его в этот критический момент судьбы осенило! Чтобы отвести свою голову от плахи за казнокрадство, Фадлан решил выписать вязью на потеху властителям бред сивой кобылы, выдать им свои мемуары со сквозной идеей – мол, мои личные дипломатические успехи стóят много дороже мною же уворованного. «О! Почитайте мой опус! О скольких вещах необычных я поведал! И посмотрите, как я возвеличил нашу веру мусульманскую средь гнусных туземцев?! Потому я достоин не наказания, но пощады, о визирь!» – Скорее всего в том был его расчёт. Все иные члены посольства, смекнув, что тут пахнет большой политикой (т. е. большой и опасной гадостью), смолчали, и этот сценарий, похоже, прошёл: десятки, если не сотни копий опуса Фадлана были растиражированы по всему Востоку.
Но сегодня без чувства омерзения некоторые пассажи этого бестселлера читать невозможно! Весь опус от корки до корки пронизан чувством имперского превосходства одной исключительной нации (арабов X века) надо всеми прочими: надменность, откровенное неуважение к людям, стремление постоянно экспортировать свою «демократию» вовне любыми средствами, каждой бочке быть затычкой – как всё это знакомо! США сегодня – это зеркальное отражение моральных устоев Фадлана один-в-один! Откуда вывод: фазы циклов этногенеза США и арабов в этом совпадают, но рознятся на немалое количество столетий!
Только пара примеров. Вор описывает землю славян как «чёрную и вонючую». Меж тем эту «чёрную и вонючую» в 1889 г. Россия повезла в качестве национальной гордости на Всемирную выставку достижений науки и техники во Францию, где главным экспонатом в российском павильоне стал кубический монолит воронежского чернозёма, каждая грань которого была с сажень (sic!). Бедолага же Фадлан, ничего кроме своих песков, баранов и верблюдов не видевший в жизни, и умевший считать, похоже, только до семи, это чудо Природы воспринял согласно уровню своего интеллекта.
Ахмад постоянно отчитывается в «Записках» о своих успехах по воспитанию «неверных», вразумлению «турок» (хорезмийцев, башкир, печенегов, гуззов – а ему всё одно!) и славян правилам как бы хорошего тона. Так, удивившись массовым – мужчин и женщин – плесканиям славян в Волге, т. е. удивившись обычной банной практике на Руси, он причитает: «Я не переставал прилагать старания, чтобы женщины закрывались от мужчин».
Почему этому проходимцу, который к тому же играл в посольстве отнюдь не первую скрипку, никто из славян не настучал по голове – мол, со своим уставом в чужой монастырь не ходят!? Можно ли себе представить, чтобы русский посол в Дамаске нравоучил бы тогда аборигенов: «Ребята! Гарем это плохо! И перестаньте же наконец кутать своих баб в паранджи!»? Такой пассаж немыслимо услышать, и не только из уст посла! Это немыслимо услышать из уст любого русского, тем более в веке девятом, до христианизации! Почему же обратное действо не лучшего представителя дружественного России народа так легко проглатывалось славянами Поволжья?
А если Фадлану никто не настучал по голове, то, выходит, национальная гордость напрочь отсутствовала у славян? А у некоторых современных историков? А у кинематографистов, которые этот бред экранизировали?
Таким образом, все эти секс-страсти с невестой на заклание, которую перед сожжением дружинники пустили по рукам, на мой взгляд, являются просто одним из эпизодов в длинной череде пасквилей Фадлана – выслуживался подлец. Не так ли?
Божедом. Отложенные погребения и оформление пропуска в Рай
Джильс Флетчер, 1588–1589
При похоронах у них (московитов. – А. Г.) существует также множество суеверных и языческих обрядов, как, например, они кладут в руки покойнику письмо к св. Николаю, которого почитают главным своим заступником и стражем врат Царствия Небесного, каким паписты считают Петра.
Мёртвых хоронят в одежде, в которой они ходили: в кафтане, штанах, сапогах, шляпе и другом платье.
В зимнее время, когда всё бывает покрыто снегом и земля так замерзает, что нельзя действовать ни заступом, ни ломом, они не хоронят покойников, а ставят их (сколько ни умрёт в течение зимы) в доме, выстроенном в предместий или за городом, который называют Божедом, или Божий дом; здесь трупы накладываются друг на друга, как дрова в лесу, и от мороза становятся твёрдыми, как камень; весной же, когда лёд растает, всякий берёт своего покойника и предаёт его тело земле.
Альбом Мейерберга, 1661-1662
Хотя московиты обыкновенно любят выказывать своё тщеславие во всех публичных случаях, но похороны покойников они устраивают с большим суеверием, чем с пышностью. Как скоро тело обмыто особенно для этого определёнными людьми, то его, закутав в саван, кладут в гроб, и когда отвозится тело на кладбище, то пред ним идут женщины из родни покойника с распущенными волосами и поют или, вернее, завывают с диким воплем.
Им предшествует священник, несущий икону, особливо уважавшуюся покойником, и несколько священнослужителей, а потом идут в великом числе родственники и друзья его, имеющие в руках зажжённыя восковыя свечи.
Придя на кладбище (вне котораго хоронят только скоропостижно умерших или отлучённых от церкви), открывают гроб ещё раз и все предстоящие прощаются с покойником, целуя его; после этого тело предаётся земле, причём наблюдается за тем, чтобы непременно лицо было обращено на восток.
Рис. 10
Описание на рисунке:
«Переведённая на немецкий язык подорожная, которую высокого и низкого чина духовныя лиц, за плату, суют в Москве мертвецам в пальцы, в виде напутствия.
На другой день попы у гроба едят смесь мёду, пшеницы, смокв и сахару, носящую название кутьи (вид жертвы).
«Мы NN, епископ и священник здесь в N, сим свидетельствуем, что настоящий N у нас жил, как истинный греческий христианин, и, хотя он иногда Бога и гневил, но он покаялся в своих грехах, получил прощение и св. причащение во оставлении грехов.
Он правильно чтил Всемогущаго Бога и его святых, а равно как следует постился и молился.
Он же ко мне N, своему духовному отцу, во всем относился хорошо, так что я ему совершенно простил его прегрешения. Поэтому я и дал ему с собою эту подорожную, дабы он показал её св. Петру и другим святым и беспрепятственно пропущен был во врата вечной радости…»
Вопросы к учителю
«При похоронах… они кладут в руки покойнику письмо к св. Николаю» – Речь идёт об очень устойчивой традиции на Руси. Но когда она впервые возникла?
Поинтересуемся о «похоронной практике» галлов «образца» I века до н. э. (sic!):
«при погребении покойников некоторые бросают в погребальный костёр письма, написанные для своих умерших ближних, словно покойные будут читать их», о чём сообщает Диодор.
Сдаётся, что сей «диодор», реально подвизавшись работать ведущим писателем-фантастом в одном из европейских монастырей Средневековья, за фабулу своих опусов брал скудные известия, доходившие до Европы из России (как в данном случае), «творчески» их дорабатывал и выдавал на гора под псевдонимом античного Диодора Сицилийского. Не так ли?
