Приведённая ретроспектива порождает второй недоуменный вопрос. Если, как утверждают лингвисты, за тысячу лет язык любого народа меняется до неузнаваемости, то каким образом русский язык оставался неизменным на письме более семи сотен лет? Разве способ написания потоков слов, наличие знаков препинания и наконец вёрстка текста не являются изменяемыми элементами (параметрами, свойствами) языка так же, как и сам язык? А если являются, то каким образом документы XII и XVII веков внешне оказываются близнецами-братьями? Естественно, специалисты по палеографии возразят мне, но я не имею в виду одинаковость графических форм букв. К тому же я веду речь об оригиналах документов, создание которых датируется историками тем или иным веком, а не о копиях документов, содержание которых признаётся теми же историками синхронным указанным тем или иным векам.
* * *
Ужасающие последствия культурной автаркии Руси для самих попов и страны в целом описывает П.Ф. Каптерев:
«А между тем мы имеем несомненные факты, что в XVIII и даже в начале XIX столетия было много духовенства и именно много священников совершенно безграмотных, не умевших (или разучившихся) ни читать, ни писать и совершавших все церковные службы по памяти, наизусть».
Посошков прямо говорит, что между современными пресвитерами бывали некоторые «грамотою плохи». Он советует епископу ищущих священства подвергать экзамену не по прежнему обыкновению – давать читать лишь выученные наперёд псалмы, а давать читать по незнакомой книге, да и книгу раскрывать самому, не по закладам.
Дело в том, что архиерейские служки вот что проделывали: «дадут ставленнику местах в двух-трёх затвердить да и заложат закладками потаенно, и по тем закладкам дают ставленникам при архииереи читать, и тако архииереев обманывают и в грех их вводят и тако в пресвитеры поставляют таких безграмотных, что иной с нуждою и одну строку неученую прочтёт»…
В начале XIX века Пензенскую губернию инспектировал преосв. Ириней, собрал 50 священников – совершенно безграмотных; один священник из села Лопуховки знал наизусть только одно Евангелие, которое читал… на всех молебнах. Другой, при просьбе прочесть молитву «Верую, Господи», произносил только эти два слова, а затем что-то бубнил шепотом. На прямой вопрос: «Знаешь ты эту молитву?» – ответил: «Нет», – и добавил: «А я слышал, что попы говорят тут „Верую, Господи", и потом что-то шепчут, а что шепчут – не разберёшь, поэтому и выучить не мог. Я только и выучил, что слышал».
Нечего удивляться, что многие священники предпочитали учить все службы наизусть, чем учиться читать. Обучение чтению в древности и даже до последнего времени было делом довольно длительным и весьма трудным. Когда ещё научишься грамоте, да и научишься ли; а помаленьку затверживая наизусть службы, несомненно выучишься служить, да и, пожалуй, скорее. Результат трудов осязателен, – выучил вечерню, часы и можешь их служить. Да и церковно-богослужебных книг, столь дорогих прежде, не надобно при службе наизусть» [История русской педагогии].
Распространение среди духовенства исправленных при патриархе Никоне церковно-богослужебных книг встречало противодействие клириков, между прочим, и потому, что им приходилось на слух переучивать как тексты служб со слов грамотных коллег, так и по новой зрительно запоминать страницы книг, соответствующие заученным фрагментам текста. Это была мука!
И.Т. Посошков в письме к Стефану Яворскому:
«Я мню, что на Москве разве сотый человек знает, что-то есть православная христианская вера, или кто Бог, или что есть воля Его, или как ему молитися и как молитву приносить, и как волю Его творить? Или как Пресвятую Богородицу почитать и как ангелов и угодников Божиих чтить?…А если в поселянах посмотришь, то истинно не чаю из десяти тысяч обрести человека, еже бы хотя малое что о сицевых вещах что знал».
Чудовищно! Но удивления нет, так как этой эмоции противостоит осознание причин цивилизационного отставания России с приходом на её земли псевдохристианства, отставания, которое начало увеличиваться уже не в арифметической, но в геометрической прогрессии по мере развития в Европе книгопечатания. Если из типографии Гутенберга первая в истории печатная Библия вышла в 1455 г.
[28], то лишь через 126 лет в России появился свой сборник книг еврейской Саги и Нового Завета – Острожская Библия, да и то изданная подо Львовом тиражом лишь около 1000 экземпляров, для потребления прежде всего в Белоруссии (тогда ВКЛ) и только потом в России
[29]. Это приблизительно по одному экземпляру на 15 тысяч всегда правых славян (православных)… но чего России хватило аж на четыре поколения граждан, вплоть до 1663 г., когда вышло первое (и последнее) переиздание первой русской печатной Библии, но которую тогда Септуагинтой было назвать нельзя
[30]!
То есть книга на Руси вплоть до эпохи Петра Великого имела статус «удачного вложения капиталов»; к примеру, экземпляр Нового Завета стоил в середине XVII баснословные 4 рубля. Даже отнюдь не бедные люди являлись обладателями весьма скромных собраний книг: так, личная библиотека схиромонаха начала XVII состояла лишь из 43 книг – это грандиозный для тех времён объём! Что же говорить о миллионах крестьян-хрестьян? Лишь в 1814 г. в стране открылась первая публичная библиотека с фондом в 7009 книг. – Вот и опять мы получаем лаг если не в 500, то точно в 300 лет отставания России от Западной Европы в согласии с теорией Гумилёва. Не так ли?
