ДЕШЕВЫЕОКОРОЧКА!!!
ТОРОПИСЬНАРОД,
ПОКАГОЛОДНЕПРИДЕТ!!!
К полудню я убежденный мизантроп. Калькулятор чудом еще не сломан. Молоток, разлучающий покрытые инеем тушки, задействован безостановочно. Весы едва выдерживают тяжесть синявинских питомцев, которых бросаю целыми грудами. Цыплят поглощают распахнутые, словно пасти мурен, пакеты и сумки. Позади – конвейер в лице невозмутимого школьного друга. Деньгами завален пол фургончика: Васенька своими сапожищами сорок пятого размера шуршит ими, словно осенними листьями. Я превращен в самого отчаянного пенсионера: некоторое время на полном серьезе размышляю – а стоит ли вообще разгибать спину. Когда дотрагиваюсь перчаткой до лба, то меняю направление целого ручья. Вдохновленная демпингом очередь теряется в туманной дали. Наконец бомжи радостно превращают в дрова последний, выброшенный из грузовичка, ящик.
– Баста! – орет Кролик в мое ничего не понимающее ухо. – Сворачивай лавочку. Цирк сгорел и клоуны разбежались!
– Закрывай ворота, Добрыня Никитич! – бросает Васеньке. – Отчаливаем!
Оставшиеся без добычи «по семь за кило» почтенные леди традиционно неистовствуют. От мэра разлетаются виртуальные клочья. Матом накрыт президент. Когда дамочки не на шутку схватились за американцев, даем задний ход. Секунда – и нас занавешивает слякотный снег.
Пальцами, словно вынутыми из кипятка, я равнодушно принимаю сотню «зеленых». В деревянных губах дрожит сигарета. Пижонское портмоне исчезает в кармане кроликовой дубленки. Если вновь заведется шарманка о прилежании Марка Твена, о трудяге Линкольне, о Круппе (скряга вместе с больной женой безвылазно жил на заводе) – неминуемо выскочу. Да есть ли чувство такта у этого невыносимого человека?
– Рокуэлл Кент! Художник, философ. Знаете, сколько домов он построил?
Шофер подкатывает к тротуару.
– Завтра на том же месте! – вопит Кролик в мою согбенную спину. – Кстати, зови актера.
Васенька тоже считает – я никуда не денусь. Не делает резких движений – возможно, подобное качество не раз спасало ему жизнь. Приготовился дослушивать историю еще про одного сверхпредприимчивого янки.
В первом за Литейным мостом кафе симпатичная девчонка (халат далеко не свеж) отцедила из краника «пятьдесят» препаршивейшего бренди. И тоскливо ожидает очередного дурацкого комплимента. Тем более есть прецедент – толстяк впереди – судя по всему, маскирующийся в гражданское, прапорщик.
Позвоночник все-таки разогнут. Ярость на Кролика, а заодно и на панночку, исчезнувшую именно в тот момент, когда я и зол, и богат (звонки бесполезны), пробуждает необъяснимый кураж:
– Подданный Гебридских островов! – представляюсь. – Отсюда родители забрали младенцем. Юность провел в Европе, кочевал по столицам: Мадрид, Париж. Ну, а потом в Брюсселе завел свой бизнес. Вот, соскучал по Родине.
Какое-то время барменша машинально полирует тряпочкой стойку, по которой стаканы и так запросто могут ездить:
– Отчего? Вы же в детстве свалили!
– Ну, иногда возвращался. Прабабка здесь оставалась. Княжна Оболенская. Сокровища прятала в тайном месте: ожерелья, алмазы. Продавала из-под полы. На одно колье знаете, сколько можно прожить!
Барышня фыркает.
– Я в серьезном деле, – уверяю. – Кофеварки для космоса. Самый выгодный бизнес после колумбийского наркотрафика: а уж в Латинской Америке я как сыр в масле катался. Летай на «Цессне» туда-сюда.
– Так что вам в нашей тошниловке надо, если такой богатый?
– Ностальгия. Меня сюда на коляске возили.
– Будет вам известно – кафе открыто недавно.
– Ничего подобного! Здесь раньше прозябала закусочная. «Василек» или «Ромашка» – что-то в цветочном роде.
– Вид у вас не бизнесменский, – засомневалась.
Мой ответ чрезвычайно разумен:
– Стоит выделиться – сразу дадут по шее. Я и машину не знаю, куда деть. Боюсь: как увидят «линкольн» – непременно «разденут», несмотря на то, что стоит под окнами. У меня ведь номер – с балконом на Невский. Водяная кровать. Не скуплюсь на роскошь. Завтрак в постель. Качаешься, кушаешь!
– В Брюсселе тоже качаетесь?
– В Брюсселе приходится спать в кабинете. Зарабатываюсь: не доехать до виллы. Мне ведь даже на улицу не выглянуть: хорошо, выручает крыша. Там настоящий сад: яблони, груши, пальмы. С тридцатого этажа – город как на ладони. Гуляй себе по поребрику. Правда, слетаются птицы: чертова туча голубей. Питаются пряниками. Я самовар приказал поставить.
– На крыше?
– А где еще? По утрам, пока нет работников – опрокидываю стаканчик.
– Откуда пряники? – смеется.
– Ночью в Тулу посылается «боинг». К тому же партнеры жить не могут без них. Постоянно просят, чтобы привез пару ящиков. Ходят и хрупают.
За тюремными окнами несчастного бара снег налезает на город уже какими-то рваными клочьями.
– Убираться придется, – вздыхает жрица Бахуса, отмеряя из краника «сто» очередному пришельцу. Затем этот винный Уицилопочтли требует от нее жертв в лице двух юношей со взором горящим – судя по тому, как до копейки считается мелочь, сбежавших из местной математической школы.
– Воды нанесли! – вспоминает наконец о торговце курами весталка никогда не затухающего алкогольного огня. – Уборщица заболела.
Тоска ее невыразима и непередаваема.
– Во сколько закрываетесь?
– В двенадцать.
– Надо проверить машину, – спохватываюсь. – Вдруг украли. Хотя стоит вору залезть в салон – разрывается бомба.
– Тогда от «линкольна» ничего не останется!
– Снаряд наполнен несмываемыми чернилами.
У сырых от навалившегося циклона дверей я все-таки оглянулся: черт возьми, что Золушке стоит проводить меня своими измученными глазами. Однако, бог вина беспощаден, треугольник действий очерчен: краник – стакан – сдача.
Зимовский отказывается наотрез:
– Какие окорочка? Мне предложили роль! Реклама стирального порошка. Мойдодыр предлагает «ОМО».
Кролик более не упоминается.
Перед закрытием «Гнома» к нам намертво прилипла его хозяйка – венец отечественного танкостроения. Родина неумолимо выращивала подобных особ со времен самого известного главного редактора «Современника», завершив эволюцию чередой войн и октябрем девяносто третьего.
Дарья содержит:
а) муженька, энергичного, словно ватная кукла;
б) двух великовозрастных митрофанов (бабки, тачки, телки, стрип-клуб «Арлекин»);
в) Николая;
г) стамбульского дайвера-турка;
д) три магазинчика, валютный обменник, бар;
е) группу перевоплотившихся йомсборгских викингов в лице артели местных человеколюбивых «братков»;
