– Такая мелочь, а сколько неудобств! – подумал с досадой, сунул в боковой карман пиджака, заметил подрагивающие пальцы, обмусоленные розовым сиропом тягучей слюны.
– Надо кинуть мышке в норку, чтобы зубы больше не болели! Айболит хренов! Так и есть – мудрость ушла вместе с зубом, остались глупость и старческий маразм!
Достал платок, вытер пену с губ и скользкие, дрожащие пальцы.
– Хорошо крокодилу – по полсотни в день теряет и новые прорастают! – позавидовал он.
Алексей чувствовал солоноватую пустоту в том месте десны, где был зуб. Беспричинно тянуло тронуть кончиком языка, коснуться этого места. Оно казалось несоразмерно большим, боль делала его инородным, неуместным, рождая желание, как бы это всё быстрее, одним махом – прекратить.
– Что с вами? – Вернулась возбуждённая Марина. Спросила с порога.
– А что? – ответил вопросом на вопрос.
– Вы белый какой-то… как мукой обсыпанно́й! И глаза… искрятся, чё ли? Вам – худо? Ай нет?
– Это я от зависти, что вам такие денжища привалили! – сказал, проверяя, как у него получается без зуба разговаривать, подвигал щекой, пытаясь улыбнуться. – Му́ка, а не мука́! – только и подумал, а разговаривать особенно и не хотелось.
– Скажете тоже! – махнула рукой Марина. – Вы не такой!
– Так что решили? С деньгами? – сделал заинтересованное лицо, перевёл разговор Алексей, пытаясь вспомнить какое-то слово, которое надо было Марине растолковать.
– Так я-то номер-от поменяла у себя. А деньги раскинула мамке-папке и сестрёнке-то! Теперь надолго-от хватит-то – болтать! Больше же их никуда не пристроить!
– Кане-е-ешна! – вдруг согласился Алексей. – Следы заметаете! В составе организованной преступной группировки, по предварительному сговору! Только вот бесплатный сыр – в мышеловке! – И палец поднял, заметил, что он подрагивает, убрал сразу же. – А «бесплатно», между прочим, расшифровывается знаете как? Бесу – платить!
Марина глянула испуганно, замолчала. Подхватилась, выскочила опять на улицу, по мобильному затеяла долгие переговоры на морозе, налегке, не оберегаясь, откидывала беспрестанно со лба прямые, длинные волосы, хрустела громко сапогами по льду, ставила уверенно толстые деревенские ноги, не верила в свалившееся счастье, пытаясь его окончательно подмять под себя, но так, чтобы чего-нибудь при этом не порушить или в страшную историю не попасть.
– Вот какие страсти бывают от шальных денег! А только за всё надо платить! – подумал Алексей.
Как-то назидательно получилось и грустно. А сам как бы он поступил в этой ситуации?
Такого подарка надолго бы хватило.
– Безденежье страшнее богатства! Хотя и то и другое – развращает, трудно оставаться вне этого! – Без зависти подумал, немного высокопарно. – Это, должно быть, от пережитой боли, потрясения. Терпеливо сносить боль мужчина не приспособлен. Эта «радость» досталась женщинам!
Он заметил, что «окошко» на календаре не переместил, там был ещё четверг. Встал, сдвинул, подровнял.
Он заварил чай. Дожидался, пока остынет. Обычно к чаю он прикупал сухарики с изюмом, триста грамм. Пачку на три дня. Получалось по сто грамм на день, восемь рублей за раз. Весёлая такая пачка, с мышиными мордочками.
Вчера показывали по «новостям» – недалеко от Москвы крысы покусали двух малышей в роддоме, прямо в кроватках, и мышиные острые мордочки, усыпанные, должно быть, колкими проволоками усиков, были сейчас неприятны.
– Возможно, и не только мне! – подумал Алексей. Он медленно пил почти холодный чай, полоскал больное место, требующее постоянного внимания, сминал размякшие сухарики передними зубами, пока не прикусил щёку изнутри. Убрал сухари, достал другие, среднего размера: удобно в чашку опустить, размочить.
Эти были с маком, зёрнышки, как атомы, прятались во рту, жили самовольно где-то неведомо для него, вращались и двигались, появлялись вдруг, удлиняя сладость момента.
Он рассмотрел пачку, вспомнил, что они дешевле предыдущих на десять рублей, и решил, что впредь будет покупать только эти.
После чая он немного вспотел и почувствовал усталость. День только начинался, а уже столько новостей, и встал чуть свет, раньше положенного.
Было ещё напряжение, ожидание предстоящей встречи, разговора. Как-то он пройдёт, чем закончится? Неплохо бы оклад приподнять, чуток отползти от безденежья, а то уж совсем край. Но не было внутри предвкушения нечаянной радости или волнения от возможной неудачи.
Необъяснимо стыдно было перед шефом.
– Ну что такого! Рано или поздно я бы ушёл. Да, но сейчас – кризис, и уходить вот так, оголять «тылы», наверное, нехорошо. Да он всегда – кризис. По-другому на Руси не бывает. Даже у нефтяников-газовиков, при их немереных доходах! И на сколько ему назначат встречу?
Надо было ждать звонка. Неопределёнка – полнейшая.
Сегодня же ему надо было и двести баксов отдавать. Следовало продумать и совместить маршрут так, чтобы на пробеге скоренько рассчитаться.
Он был похож на маленького ослика, упрямо идущего в гору с большой поклажей, которая по мере подъёма убывает, на вершине уже легче, а уж потом, когда тропа начнёт петлять вниз, только тормози!
– Никакой ты не ослик с розовыми ушами, а настоящий осёл! Большой такой, измученный! С жёлтыми, стёртыми от жёсткой, сухой травы зубами, кривыми и некрасивыми. А местами уже без зубов! Постная солома, как каша – каждое утро. Да, но Игорь, кредитор, не виноват, что ты не разрулил ситуацию. Надо было взять расписки со своих подельников бывших, а потом плавно перевести стрелки на них, и это было бы справедливо.
Тем более – совсем не похоже, чтобы они бедствовали или напрягались из последних сил от безденежья.
Однако он не звонил ни одному, ни второму. Ждал. Чего он ждал? Что они образумятся, поймут своё заблуждение, устыдятся, решат в один прекрасный день, что у них уже сундук не запирается и можно поделиться? Кинут взгляд на иконку на торпеде джипа, кончат «джипендриваться» и прозреют. Покаются, склонят головы и прибегут, испугавшись высшего возмездия, воздевая руки и очи к небу, заливаясь слезами чистоты и непорочности мысли, воздавая хвалу Творцу за то, что надоумил незрячих. Пусть и запоздало, но так пронзительно чисто, восторженно, душевно, на грани катарсиса, горячих исповедальных слёз и ослепления от захватывающего чувства всеобщей, братской любви, тонкого взаимопонимания и сопереживания!
Алексей улыбнулся бесполезным мыслям:
– Должно быть, лёгкое потрясение мозга, зуб был коренной, с каким-нибудь нервным окончанием в полушарии, отвечающем за творчество. Левым или правым полушарием отмечено творчество? Зуб мудрости, которую ждут в старости, а я и это потерял, взамен остались глупость и суета… и мысль одна и та же вокруг утраченного зуба…
Всё-таки лёгкая эйфория присутствовала. Он даже сравнил себя с врачом, который удалил себе аппендикс на подводной лодке, в походе.
