Прежние страхи понемногу прошли.
– Странная картина, – удивлялся Бармин, – как нас учили: «зона А», «зона Б», «зона С». На занятиях. Вытянутые, как дорожки стадиона. Но не складывается! И данных пока мало! Только начали собирать. Система не просматривается. Ещё работать и работать! Но самое херовое не это. Никто ничего толком не знает. Местные уже начинают потихоньку приходить в чувство, но все смотрят на Москву, а там боятся лишнее слово сказать. И комиссии, комиссии – районные, республиканские… московская летит.
Кто виноват – экспериментаторы или эксплуатационники? Спорят без конца. Основная версия – пожар на четвёртом блоке. Контур охлаждения не справился, перегрев, крышку блока сорвало. Тысячи тонн! Метров на двадцать подкинуло! Ты представляешь, какая ураганная сила! Тогда почему куски фонящего графита разбросаны по территории вокруг? А не сгорели? Там же под четыреста рентген. Много, очень много неясного. И – знаешь, какая-то неправда! Вокруг, в воздухе, что ли! С толку сбивает, не даёт сосредоточиться. Отвлекает. Так опасно и горячо у меня ещё не было ни разу!
Закурил. Смотрели молча на карту. Так хотелось поскорее заполнить её, нарисовать на ней знаки, отметки – ориентиры правды. Страшной, но правды.
Чтобы не множить количество погибших.
Бармин наметил следующие выезды в Зону:
– Одни экипажи пойдут на прочёс от очага, другие – навстречу. Вот по таким квадратам. Потом перепроверим.
– Меня тоже задействуй, – попросился я.
– Погоди, ещё успеешь.
Гунтис вернулся.
– Командир, ИДэшки врут. Сырость, влажность на местности, саморазряд дают. Особенно ночью. Полесье. Какую-то дурь явно показывают. Перед выездом всё просушил, проверил. Как будем учитывать индивидуальную дозу?
– Общий уровень в лагере известен. На него ориентироваться будем. Разницу высчитаем между уровнями в Зоне и здесь, в лагере. Накопительным образом. Хотя могут быть и отдельные «куски». Вот здесь, у переезда, в сторону деревни Толстый Лес. Обронили, что ли… непонятно, немного.
– Получится примерно, а надо точней.
– Согласен. Перебор – подсудное дело. Да и так, по-людски если рассуждать. Граница – двадцать пять рентген «на бойца». Это приказ! Суммарно, накопительно. Будем срочно думать.
Гунтис ушел отдыхать после восьми часов работы в Зоне.
* * *
– Утром два экипажа вернутся. Сколько у тебя на хозяйстве, Владимир?
– Пятеро.
– Нормально. Водителям дадим пару часов поспать. Дороги пустые, гонки устраивать не будем. Днём покемарят немного, и нормально. Реальная картина нужна – позарез! Поедешь старшим первого экипажа. Вариса возьмёшь. Пусть он тебя натаскивает понемногу. На местности, в реальной обстановке.
Бармин снова закурил, затянулся несколько раз, смотрел в журнал на столе.
– Стоп! А это что за ерунда?! Откуда такие уровни? – вскинулся вдруг.
Мы склонились над картой.
– Вправо, на Лубянку – всё понятно. Резких скачков больше не наблюдалось. То есть – на сегодня слева и справа от дороги на Припять фон явно повышенный, а по центру, в направлении Киева – более-менее. Чистый след. Хотя – вот отметка, роза ветров – с той стороны. Ну ни хера не понять! – возмутился Бармин, дым выпустил после долгой затяжки. – А – эт-т-т-о что за срань? Кто это привёз… такое?
– Трус, Балбес и Бывалый… Карягин – дозиметрист, Бушмин – помощник, Цыганков – водитель. Бушмин – старший. Тут по карте болотистая местность. Может, не захотели пачкаться, в грязь лезть?
– Нет, ты понял! Я же ещё внимание обратил – вернулись из Зоны, должны были пройти через ПУСО, санитарную обработку, помыть колёса. Тут до лагеря всего ничего ехать, а колёса-то, колёса… сухие! Песка на них – не было! Ну как же я-то, дурья башка, проморгал, не уцепился за такое нарушение!
Он ударил кулаком в ладонь, крутанулся на одном месте.
– Получается, они вообще никуда не выезжали?
– Завтра же всё перепроверю. Явная лажа! Будем тихо разбираться и громко наказывать!
* * *
На утреннем построении людей было немного: отдыхали после ночных замеров три экипажа. Предстояло из тех, что в строю, сформировать два свежих.
– Рядовой Бушмин, выйти из строя. Доложите, как вчера проводились замеры вот в этом квадрате, – ткнул пальцем в карту Бармин.
– Как? Очень просто – взяли прибор, включили, прошли вот от сих до сих. Записали. Вернулись после шестнадцати часов дня.
– Сержант Карягин, принесите дозиметр.
Карягин выполнил команду.
– Включайте, показывайте… рассказывайте. Ваши действия по вчерашнему заданию. Раз, два, три.
– Да пошли вы все в жопу со своим дозиметром! – неожиданно завизжал Карягин, – панаму я клал на всё это бля…во! Не поеду я никуда! На смерть! У меня двое детей маленьких! Кто их будет кормить потом? Я? Когда стану инвалидом? Или ты – командир, поделишься офицерским жалованьем? Если жив останешься!
Неожиданно он упал на спину перед строем. Потом сел, коленки острые руками обхватил, маленький, жалкий:
– Не поеду я никуда! – визгливым голосом, – сказал же – не поеду! И хер с ней, с присягой… трибуналом! Вернусь через пару лет! Живой! Отъе….сь все от меня!
Вскочил, гимнастёрку с силой рванул на груди, пуговицы отлетели.
Стало очень тихо.
– Отойдём в сторонку, – предложил мне Бармин. – Что будем делать?
– Ну что ты его – накажешь, под трибунал отдашь? Да кому он нужен – «партизан» сраный! На кухню отправим.
– Что значит – захотят, не захотят! Не забывай – мы в армии! Обстановка приближена к боевой!
– Толку от такой разведки всё равно не будет. Один вред – подведут очень легко. А на кухне и в лагере люди нужны. Справимся. Пока сами не запросятся.
– Думаешь – захотят?
– А куда ж они денутся? Коллектив умней нас с тобой! Жизнь заставит.
– Так! Слушай мою команду! – повернулся к строю Бармин. – Экипажу Бушмина объявляю строгий выговор за недобросовестное выполнение задания. На первый раз! В условиях реальной обстановки расцениваю ваши действия как преступные, граничащие с дезертирством. В полном составе отправляетесь на кухню, в распоряжение старшины. Старшина – лично отвечаешь за несознательных бойцов. Если увижу – бездельничаете, накажу по всей строгости!
Трое поплелись на кухню. Невзрачные в стираном, кургузом, бэушном х/б.
Рослый старшина чуть поотстал.
– Старшина!
– Я, товарищ капитан!
– Ко мне.
Наклонился, приказал тихо:
– Значит, так, старшина – дрючить в хвост и в гриву! Чтобы к концу дня кровавые мозоли от картошки, чтобы – заплакали! Раздолбаи! И пощады попросили!
