Последние числа июня.
Так я впервые увидел поражённого радиацией человека. Не на плакате, не на занятиях ГрОба – гражданской обороны, как говорили мы тогда.
Реальную карту местности сделали. Крестом заражённая местность разлеглась, разновеликим по сторонам, неправильной формы. Больше всего – на Беларусь и Брянщину. Меньшим концом – в сторону Киева, но там концентрация побольше.
Нарисовали, как есть: где, сколько, какие уровни. Подтвердилось предположение Бармина: радиация – «аэрозольного типа», то есть около земли вполне мог быть ноль, а на высоте метр-полтора – уровни зашкаливают местами.
И вышло опять шиворот-навыворот: те, кого срочно отселили, могли бы оставаться, а тех, кто живёт, давно пора выселять.
Спешили быстро, а спешить надо было медленно.
Так что в архиве Министерства обороны лежит эта карта, и на ней стоят подписи радиоактивные. Ротного и моя. Может, под стеклом? Не так опасно. Скорей всего – в сейфе секретном.
В конце июля «съел» и я свою дозу.
У нас в полку образовался стихийно подпольный комитет по возвращению. Бунт наметился. Но поначалу, как всегда – брожение.
Инициативная группа спонтанно организовалась. Написали письмо в ЦК Компартии Латвии. Так, мол, и так, «мы, наследники красных латышских стрелков», и тэдэ и тэпэ, призвали нас на сорок пять суток, которые давно уже закончились, но про замены никто нам ничего не говорит. Если замены не начнутся в самое ближайшее время – «штык в землю, шинель в скатку», и пойдём лесами по домам.
Письмо передали с надёжным человеком.
Вскоре прилетел командующий Прибалтийским военным округом, генерал-полковник. Пораздавал поощрения, награждения.
Дед Мороз в разгар лета.
Наказали невиновных, наградили непричастных.
Гунтису – ничего, хотя написали не один рапорт и ротный, и я.
Не удивительно.
Ротному – боевой орден «Красной звезды». Ну, уж хоть тут порадовали!
Погоны мне вручил перед строем полка – старшего лейтенанта – головокружительная карьера! Благодарность объявили, грамотку в руки, и – пошли плановые замены.
С собой в самолёт командующий взял первых.
И мы всем офицерским составом роты тоже – на замену.
На станцию прибыли. Билетов, конечно же, нет. Командир бутылку водки достал, завернул в полотенце вафельное, начальнику станции в стол подложил – сразу нам целое купе нашлось. Как туз из рукава – тотчас же билеты появились.
Едем, водку пьём, закрылись в купе, все разговоры – только про дом. «Война» надоела и притомила.
И я всё думку думаю – что же это было? Со мной, другими. Сильнейшая усталость мешает, а мысли не отогнать.
Водка не берёт. Выйду в тамбур, курю, курю.
Люди снуют туда-сюда, тамбур неуютный. Видят – в форме, тотчас интересуются – вы не из Чернобыля, как там обстановка?
– Всё уже под контролем. – А сам думаю: так ли это? Надолго ли?
– Хорошо! – радуются любопытные, бегут дальше, перебирают ногами, балансируют, чтобы не упасть.
– Переодеться бы сейчас в цивильное платье!
Противоречив человек. Сам с собой, что уж про других говорить. Там, в Зоне мне казалось – я свободен, но в какой-то момент я стал рабом этой свободы. Нет, не у властей предержащих стал я рабом, а сам себе. Добровольно. Одна лишь мысль: «А не повторится ли весь этот ужас вновь?» сделала меня рабом, закабалила на всю оставшуюся жизнь. Только осознав весь ужас вокруг, можно понять, что свободен? И теперь моя рабская зависимость будет моим же господином. Это со мной всегда будет теперь. Но я достойно пережил всё, что со мной приключилось, и свобода моя – не материальная, внутренняя.
Свобода коварна, потому что кажется доступной – руку протяни. Кому-то нестерпимо мечтается, чтобы она наступила, и он идёт на преступление. Она как солнце, которое светит для всех, да всем ли во благо и какое растение взойдёт под этим солнцем? Тугие щёки бутонов счастья или ядовитые цветы чертополоха? Поди узнай!
Человек не может жить без кислорода, воды, еды, солнца. А без свободы? Ведь свобода насыщает кровь кислородом.
У кого-то от большого глотка свободы начинается помутнение разума, и тогда свобода превращается в воровскую песню про «волю» преступную.
Степень, глубина свободы. На какую глубину сможешь погрузиться, но, возвращаясь, можешь смертельно заболеть кессонной болезнью, потому что в жилах закипает кровь от громадной свободы.
Кто-то об этом и не догадывается – живёт как птицы, деревья, камни. Он свободен изначально, он часть этой природы вокруг и поэтому не задумывается, насколько свободен.
Может и не знать такого слова – свобода, но прожить всю жизнь с полным ощущением внутренней свободы.
Личность, если свободна, то лишь в короткие мгновения творческих озарений. Они как инъекция, прививка от серости вокруг.
Потом наступает разочарование. Депрессия – обратная сторона вдохновения.
Свободный человек не может быть ни рабом, ни господином, но есть мир вокруг, в котором я не смогу быть свободным от самого главного, при всём желании.
Христос был свободен, но Христос – любовь. Значит, любовь – это свобода.
Наказание несвободой – пожизненный срок.
Я уезжал в Зону из той страны, в которой вырос, учился, работал. Ничтожная степень свободы казалась мне настоящей свободой. Теперь я возвращаюсь в другую страну, которая только нарождается. Я это ощущаю очень остро, потому что там, где я был, время стремительно несётся по другим законом.
А прошло-то его совсем немного – времени.
Катастрофа мгновенно, трагически обозначила черту, от которой, стало ясно очень многим – новая эра наступила.
Вышли на вокзале. Посмеялись, разбегаясь по домам:
– Как это так – ни цветов, ни оркестра. Несолидно!
Стою на светофоре. Вдруг какой-то лихач тормознул передо мной. Я дыхание задержал, хлопнул себя привычно по боку, а респиратора-то нет!
Хорошая реакция!
Посмеялся над собой.
Приехал домой, обнялись, девчонки меня не отпускают, а я про радиацию думаю! Погоны, знаки отличия снял скоренько, в пакет форму, сапоги, и в контейнер мусорный, да и бегом после этого – под душ. Так привычней и спокойней.
Наутро смотрю – дворник щеголяет в моей униформе! Что я ему – объяснять буду? Надо было бы закопать в роще – да уж ладно, с него обмундирование вместе с кожей только снимешь!
А он довольный. Останавливает жильцов, хвалится и удивляется, говорит: «При товарище Сталине – к стенке бы за такую безхозяйственность поставили. Полный бардак в стране творится с этой перестройкой!»
Да, думаю – открыл бы ты рот при товарище Сталине! «Сто шестнадцать пополам – пятьдесят восьмая, «враг народа».
