Солнце сверху палит нещадно.
Запахи исчезают. Тело не разлагается.
Остаётся застывшая куколка. Мумия. Правдоподобная форма человека, в которой я существовал в прежней жизни. В ней нет гнилостных микробов, но есть воспоминания. Так рыба живёт в пруду Зоны отчуждения, не ведая, сколько же в ней накопилось микрорентген за те часы, что плавала она, росла вольняшкой?
Чёрная ночь. Высокая, густая трава. Я проваливаюсь в яму. Там когда-то был колодец. Края осыпались, но ночью этого не видно. Ночью вообще плохо видно.
Так уже было однажды с нашей машиной, во время ночной смены в Зоне. Кирсанов тогда размотал трос для самовытаскивания, обмотал им толстый ствол сосны, зацепил крюк, и машина медленно сама себя подтянула на сухое место.
И каким-то невероятным чутьём, через смещение времени и ощущения неведомого там, за ширмой, пробиваются ко мне, спящему моему сознанию, внутрь сосудов, в самые кончики нервных волосков, уже другие звуки тех же инструментов, вдруг приходит осознание – всё!
Закончилось.
Через усталость, пустоту – ликование. Тихое, бессильное, восторженное до слёз, понятное только мне, потому – молчаливое.
Пока был бессилен, подменили ноги. Старые куда-то унесли, а новые ещё толком не приспособили к прежнему телу. Могу сидеть, немного разговаривать.
Подвижная, тихая радость собственных пальцев ног, рук. Какое наслаждение шевелить ими.
Тело или туловище? Кто мне толком объяснит – какая между ними разница, если болит всё сразу и везде! Из одной точки боль растеклась по всему – телу? туловищу? организму?
Реально понятно только мне. Другим недоступно, как и отношение разное к этим словам.
Отрывочные сполохи воспоминаний.
Респиратор снимал – если розовый внутри, значит – пропускай смену! Верный знак. Самогонки стакан – и на бок – спать! Потом наверстаешь!
Рядом Белоруссия. Едешь туда, на точки для контрольных замеров уровня – важно определить границы радиационной опасности.
Егор часто вспоминал, второй взводный:
– У меня батька родом из Беларуси. Недалеко от тех мест. Деревенька «на боку», а в ней три бабульки доживали свой долгий век. Завезу им муки мешок, продуктов до отвала, паштет печёночный. Особенно Курганского мясокомбината был вкусный! Вообще – интересно было изучать «географию» страны, работающей на оборонку. Хлеба завезу, бабушки аж плачут, а нам не жалко!
Кормили в полку нас – отменно! Я позже, когда репортажи смотрел, безумную войну в Чечне ельцинской поры – диву давался! Откуда солдаты-дистрофики?
Вот так, а бабушки нам – добротной самогоночки! Спасительный бартер.
Комплект новый х/б, «афганка» назывался, шёл у местных по пятнадцать рублей – на ура! Практичный потому что. Кто считал, сколько осталось комплектов! Всё же уничтожалось, последствия. Война всё спишет!
Да они всегда жировали! Зам по тылу и нач ПО ни разу в Чёрной Зоне не были, а ордена Красного Знамени получили!
Ну, это – тема вечная!
Особист жил в отдельной палатке, следил за нашей «нравственностью». Блюл, так сказать!
Шкура барабанная! Менялись они через двадцать один день. Пост сдал – пост принял! А у нас в роте у троих по трое детишек, а у Гунтиса вообще – четверо! Им и близко к военкомату не велено по закону подходить! Рапорты раз в неделю по начальству писали.
Соколов, министр обороны, дважды прилетал, чиновники высокого ранга – не пересчитать, академик Сахаров…
Ему привозили большие цветные фотографии, спецкоманда ездила к реактору на БТР. Посмотрел он на фото и говорит:
– Единственный вариант – направленный подземный взрыв!
Я после возвращения в газете прочитал, что дотошные японцы собрали мощный компьютер, соединили тридцать восемь штук, загрузили исходными данными по Чернобылю. Он пожужжал довольно долго, сосредоточил все микросхемы на главное и выдал:
– Единственный возможный вариант – направленный подземный взрыв!
Вот это – голова! Настоящий академик! Скольких комьютеров стоит! И когда Сахарова на трибуне эта сволота депутатская пинала, гнобила и «захлопывала», лично мне было обидно! И стыдно очень! За них! Я-то его с другой стороны знал, чуть-чуть, хоть и не лично! Таким «достоянием» – разбрасываться! Только в России! И за державу было обидно, которая умирала и которая нарождалась, я же имел на это право, хотя и прав-то – не качал! Попереживал внутри себя.
А «Укрытие» строили двести шесть дней. Ступеньками, как и положено пирамиде. Кроме арматуры, бетоном заливали всё, что было под рукой и страшно фонило от большой дозы радиации.
Всё шло в дело.
На них трубы, дальше металлические конструкции и крыша.
Почему не всё залили бетоном? Чтобы обеспечить охлаждение и циркуляцию воздуха. Если бы залили, внутри этого монолита мог произойти сильный нагрев, и тогда не избежать новой катастрофы.
Значит, следуя логике Академика, сооружать саркофаг не имело смысла. Ведь к осени 1986 года стало ясно, что выбросы радиоактивности из останков реактора серьёзной опасности не представляли. Бредовая идея о восстановлении территорий, возвращении жителей в места прежнего проживания, захватила преступные умы дряхлых правителей с дипломами Высшей партийной школы. И выбить её оттуда или разумно повлиять, вряд ли кому-нибудь тогда удалось.
Каждый день десятки тысяч людей получали свою дозу в зоне, страна тратила гигантское количество ресурсов, велись работы, сопоставимые со строительством пирамид в древнем Египте. А нужно-то было: удалить остатки ядерного топлива из уцелевших реакторов, законсервировать надолго станцию.
И прекратить все те невероятные по размаху и стоимости работы, которые велись для Чернобыля всей страной. Огородить территорию крепким забором и законсервировать станцию на долгие годы.
Сахаров и строители – космос и муравьи.
Полесское ещё не выселили.
Ночью подскочим, душно, двери на телефонную станцию приоткрыты. Семь-восемь женщин только успевают штекеры вставлять, вызывать и соединять людей.
Улыбаются, кокетничают.
И мы поулыбаемся, конфетами угостим.
С родными удастся поговорить – праздник.
Вода спасала. Населённый пункт Чернобыль, там, где Госкомиссия правительственная заседала – его постоянно водой мыли, так, что уровень был – ниже, чем в Москве. И получалась опять легенда – Чернобыль! Собирательный мифический образ, и название таинственное, от ведьм – горькая полынь-трава. Пророков сразу вспомнили. От Нострадамуса с катренами до «бабушки Махоры» с соседней улицы!
Рваные воспоминания.
Иногда плавные, а то вдруг – залихорадит ознобно, потащит стремительно, ноги вверх поднимаются сами, словно невесомость мгновенная включилась, голова – вниз, тошнота накатит и сменится всплеском, блеснёт, замутит, отвлечёт ненадолго, но вяло и слабо, только фиксирует – это так, и не трать эмоции попусту.
