Хотя у меня не было на примете работы, которая бы заставила принять решение об отставке, некоторые факторы указывали мне направление «на выход». По-прежнему проблемой оставалось руководство NASA. После ухода Эбби на должность директора операций летных экипажей был назначен Дон Падди, и в Отделе астронавтов объявление об этом было встречено изумленным молчанием. Падди начинал свою карьеру в NASA с должности сменного руководителя полета – в данном случае «Аполлона-16». Он также работал сменным руководителем полета во время всех трех экспедиций на «Скайлэб» и в полете «Союз» – «Аполлон», а во время STS-1 – руководителем посадочной смены. Дон был исключительно талантливым инженером и менеджером. Однако он не был летчиком! Мы могли любить или не любить Эбби, но, безусловно, уважали его за многие сотни часов за штурвалом самолета. Он на собственной шкуре испытал все сложности полетов на машинах с высокими характеристиками. Мы опасались, что из-за отсутствия летного опыта Падди не сумеет понять озабоченность астронавтов проблемами ориентации носового колеса шаттла, тормозов, ограждения полосы, тормозных парашютов, системы автоматического приземления и многих других проблем, связанных с эксплуатацией космического аппарата. Если вообще существует какая-нибудь должность, которую должен занимать именно астронавт, то это должность директора операций летных экипажей. Назначение Падди заставило нас подозревать, что высшее руководство агентства по-прежнему не хотело иметь дело с астронавтами напрямую. Дик Кови рассказал нам историю, подкрепившую эти подозрения. Он присутствовал на совещании, на котором директор Аарон Коэн опросил руководящий состав Центра Джонсона, должен ли эту позицию занимать астронавт, и получил единогласное «да». И то, что, несмотря на это, назначен был не астронавт, доказывало: головной офис NASA в Вашингтоне принял решение через голову Коэна. Недовольство этим назначением было настолько явным, что через неделю Аарон Коэн пошел на беспрецедентный шаг – он явился в Отдел астронавтов, чтобы сказать, что решение принял лично он без всякого вмешательства Вашингтона. Никто ему, однако, не поверил. Коэн продолжил похвалой в адрес Падди как прекрасного менеджера, с чем никто и не собирался спорить. Падди обладал исключительными достоинствами, но не он был лучшим кандидатом на эту должность. Ее должен был занимать астронавт.
Я устал от этого противостояния между «нами» и «ими». «Неужели мы не можем договориться?» Неудовольствие было постоянной темой разговоров у кофейного автомата и по внутренней связи на T-38. Когда на доске объявлений появилась газетная статья об ожидаемом уходе администратора NASA Джеймса Флетчера в конце второго срока президентства Рейгана, кто-то из астронавтов написал рядом: «Опоздали на два года»
{80}.
Хотя назначение Падди и стало разочарованием для астронавтов, он провел одну критически важную реформу – усилил позицию руководителя Отдела астронавтов. Уже в начале правления Падди Дэн Бранденстайн сообщил нам в недвусмысленных выражениях, что отныне все назначения на полет будет производить он, после чего они подлежат утверждению (или отклонению) Падди, директором Центра Джонсона, Диком Трули и администратором NASA. Потрясающе! Представитель руководства астронавтов контактирует с отрядом астронавтов! Я был убежден, что Луна вошла в седьмой дом, Юпитер вступил в соединение с Марсом, а на деревьях на территории JSC расселась стая крылатых свиней. Если бы при этом присутствовали Эбби и Янг, их бы, наверно, постиг удар. Прошло, блин, 11 лет, прежде чем мы услышали эту жизненно необходимую для нашей карьеры информацию, которую Джон и Джордж должны были дать нам в самый первый день.
Несмотря на плюсы Дэна в качестве лидера, у нас были некоторые тревоги. Я мог инвестировать еще два года жизни в работу, необходимую для назначения в третий полет, а потом обнаружить, что из-под меня выдернули коврик: мой полет отменен из-за изменений в графике, или еще одна катастрофа прервала выполнение программы, или у меня возникли проблемы со здоровьем. На последнем обследовании кардиолог увидел аномальную метку на электрокардиограмме. «В этом нет проблемы, Майк, и мне не нужно ходатайствовать, чтобы тебя допустили в порядке исключения». Но что, если из этого пустяка вырастет нечто серьезное, и я окажусь прикованным к Земле?
Я размышлял о том, какой полет может мне достаться. Я страстно желал выхода в открытый космос, но об этом мечтает каждый эмэс. Вместо полета с выходом я могу оказаться на борту «Спейслэба» и заниматься умерщвлением мышей и удалением дерьма из клетки с обезьянами. Мысль о том, чтобы ждать еще пару лет лишь для того, чтобы закончить свою карьеру уборщиком в космическом зоопарке, казалась не особенно привлекательной.
А помимо этого была цена, которую за мою карьеру платила Донна. Хотя она и не собиралась использовать этот довод против меня, я был не таким плохим мужем, чтобы не задумываться об этом. И я еще не все знал об этом бремени. Как-то на вечеринке я услышал от жены другого астронавта нашего набора слова об одиночестве вдов «Челленджера»: «Немного найдется мужчин, которым захочется носить тапочки мертвого астронавта». Эти слова подействовали на меня, как удар. Я никогда не задумывался о том, насколько отличается ноша, которую несет вдова астронавта. Я знал мужчин. Мало кто из нас согласился бы выступать в тени национального героя – это означало не просто уязвленное самолюбие, но нечто большее. Через много лет на юбилейной встрече астронавтов одна из вдов сказала мне: «У меня бывают свидания, но из этого ничего не получается». Мужчины просто не могут примириться с ее статусом жены погибшего астронавта, сказала она.
Неизвестность, страх, психологический груз для семьи – все это указывало на то, что пришло время покинуть Центр Джонсона. Еще несколько дней – и я бы объявил Бранденстайну о моем решении, как зазвонил телефон. Это был Дон Падди. Меня назначили на очередной военный полет STS-36, который должен был состояться всего через год
{81}. Мой срок в качестве неназначенного астронавта продлился всего месяц. Звонок Падди выдернул меня из нижней петли «американских горок» с шестикратной перегрузкой. Теперь я летел вверх! Ушли все сомнения, все страхи касательно продолжения работы в NASA. Через год я снова буду в основном экипаже! Когда я рассказал новость Донне, она улыбнулась, но ее глаза сказали мне много больше. Мои слова стали для нее ударом под дых. Я знал, что она хотела бы иного, но Донна приняла решение как верный присяге солдат. Она будет со мной, чего бы это ни стоило.
Лишь один аспект STS-36 в итоге был рассекречен – наклонение орбиты
{82}. «Атлантис» должен был поднять нас на орбиту с наклонением 62°, самым большим из всех, на которых летали американские астронавты (и оно все еще остается рекордным). Это не была полярная орбита, запланированная для 62-A (там наклонение должно было быть 72°), но и она означала, что мы увидим бо́льшую часть земной поверхности, чем любой астронавт в истории. Наша орбита почти достигнет полярных кругов – Северного и Южного.
