Наконец отведенное нам время вышло. Я обнял и поцеловал детей. Когда же я заключил в объятья маму, она передала мне записочку. Это был псалом 91: «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится… Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень…» Мне не были страшны ни мрак, ни язвы. «Стрела, летящая днем» – вот чего я боялся.
Мама также передала мне карточку, которую она приготовила и размножила и отдавала гостям, приехавшим посмотреть на запуск. Это была молитва Богоматери космической. «Радуйся, Мария Благодатная, Матерь Божия и всего человечества. Храни наших мужей и жен в космосе; заступничеством Твоим дай им защиту от всякого зла и бедствия, и милость поступить по воле Божьей, и смелость и силу выполнить их миссию в честь и славу Господню. Храни экипаж STS-36. Аминь».
Такова была моя мать – ее веры хватило бы на десятерых. С двумя молитвами, ее и Донны, я должен был обрести неуязвимость. Я лишь надеялся, что она, будучи католичкой, не займется обращением в истинную веру отдельных протестантов в нашем семействе непосредственно в семейном секторе зрительских трибун, а то ведь и до кулачного боя может дойти.
Когда они садились в микроавтобус, чтобы вернуться по квартирам, Донна и Эми вытирали слезы, а мама, Пэт и Лаура держались, как настоящие Петтигрю. Их лица выдавали тревогу, но глаза были сухими.
Вернувшись в гостиницу для экипажей, я пришел в конференц-зал и обнаружил, что он уже превратился в настоящую холостяцкую берлогу. Джей-Оу, Джон и Пепе внесли деньги в кассу, принесли пива и изучали документацию, посматривая параллельно канал Playboy. Интересно, подумал я, как это совместить с Богоматерью космической. На столе перед Пепе стоял аппарат, записывающий электрокардиограмму. В соответствии с программой одного из биомедицинских экспериментов он уже целую неделю носил датчики, фиксирующие работу сердца. Я был рад, что это задание досталось не мне. Могу себе представить, что сказали бы доктора, если бы увидели график частоты сердечных сокращений во время одного из моих ночных кошмаров… Твою мать! Они бы не позволили мне и приблизиться к ракете. А еще я был очень счастлив, что не носил датчик для записи шумов в желудке. Пытаясь раскрыть тайну космической болезни, экспериментаторы потребовали, чтобы некоторые астронавты носили микрофон на желудке и магнитофон на бедре, чтобы записать все хрипы, хлопки, бурчание и бульканье в кишечнике. Когда эти приборы использовались в секретных военных полетах, пленки не передавались NASA до тех пор, пока служба безопасности ВВС не прослушает их и не убедится, что на них не записаны дискуссии относительно секретной орбиты корабля. Прекрасная была бы запись в послужном списке – анализатор звуков желудка.
Пепе показал нам записи своих действий. Врачи потребовали, чтобы он фиксировал каждый момент, оказавший воздействие на сердце: поход в туалет, еда, половое сношение. Я заметил, что в последней графе было пусто: «Ха, Черил не дала тебе?»
Дейв Хилмерс вошел в зал в тот момент, когда на экране студентка из Айовы в голом виде делала стойку на голове на лодочном причале в фильме под названием «Дочь фермера». Он явно был не в восторге. «Мужики… Вам не стоит это смотреть». Я был удивлен жалобой Дейва. До того как меня изгнали из кружка по изучению Библии, я узнал, что он один из наиболее консервативных и религиозных астронавтов. Он был не из тех парней, которые смотрят канал Playboy, но я никогда не слышал, чтобы Дейв открыто критиковал тех, кто не разделял его веру. Может, подействовала явственная перспектива встречи со святым Петром, в ходе которой придется отчитываться и за просмотр видео с 19-летней обнаженной девицей. Я знал, что Дейв боится не меньше моего. Во время совместной пробежки он цитировал отрывок из Писания, который помогал ему успокаивать страх, а когда на одной из посиделок экипажа его спросили о каких-то послеполетных делах, отрезал: «У меня нет планов дальше MECO». Эти несколько слов стоили многих томов. Угроза нашим жизням во время восьмиминутного путешествия на орбиту была настолько реальной и конкретной, что не имело смысла тратить время на планирование жизни после момента отсечки маршевых двигателей (MECO). Жизнь после этой точки была лишь гипотетической.
Критическое замечание Дейва о выбранном нами телеканале повисло в воздухе. У нас был выбор – умиротворить его или посмотреть, как обнаженная студентка оттолкнется руками от причала и спрыгнет в озеро. Несложно было догадаться, что мы выберем. Пепе запротестовал: «Дейв, женское тело прекрасно».
Хилмерс сделал ответный ход: «Да, если не смеяться над ним».
Я выступил в защиту Пепе: «Мы не смеемся. Мы предаемся похоти».
Дейв лишь покачал головой, признавая, что наши грешные души уже не спасти. Он взял контрольную карточку и стал изучать ее.
За день до старта мы поехали в Бич-Хаус на полуночный обед с женами и несколькими сотрудниками NASA, обеспечивающими наш полет. К счастью, на этот раз никаких других семейных гостей не было. В дороге я заметил, что кашель Джей-Оу становится сильнее. Он беспокоил его уже несколько дней – интересно, знал ли об этом летный врач? Мой опыт работы с летчиками говорил, что вряд ли. Пилот не пойдет к врачу, пока не выкашляет все легкое.
После еды гости из NASA уехали, и мы остались наедине с женами для прощания. Мы с Донной оделись потеплее и ушли на берег. Раньше, в гостинице, я бегал под серпом новой луны, но она уже зашла, и небо выглядело как изображение зимних созвездий в планетарии. Света звезд хватало, чтобы различить пену прибоя, но ночной воздух был очень холодным, и мы держались подальше от воды. Все время прогулки наши глаза были прикованы к северному горизонту, где ксеноновые лампы площадки 39 A рисовали в соленом воздухе белые столбы. Там готовили «Атлантис».
Мы с Донной были уже умудренными ветеранами шаттловских прощаний, но это не означало, что в ту ночь нам было легче. На самом деле было тяжелее. Мы уже признались друг другу, что боимся этого полета больше, чем других, так как теперь виделся конец. Трудно было не вспомнить все эти голливудские фильмы, в которых герой погибает в последнем вылете, а нам как раз и предстоял последний полет. Для меня это означало еще один раз, когда я подвергну себя ужасам выведения на орбиту. Для Донны – еще один поход на крышу здания LCC на девятиминутной отметке (по крайней мере, мы так думали). Еще один запуск, исчерпывающий запасы адреналина в организме. И после него все будет кончено. Мы наконец-то закроем связанную с NASA главу нашей жизни и начнем писать главу после MECO
[172]. Это будет глава, наполненная весельем и красотой жизни на Юго-Западе, среди гор и пустынь нашей юности. Это будет глава, в которой мы будем с радостью наблюдать, как Патрик и Лаура последуют за Эми в страну семейной жизни. И в ней появится самая прекрасная часть жизни – внуки. Пока они были не более чем искорками в глазах детей, но мы знали, что они будут. Да, после MECO нас ждала чудесная жизнь. Однако, чтобы попасть туда, нужно было еще раз услышать слова: «Запуск маршевых двигателей».
