Интерком немедленно ожил от красочных эпитетов в адрес офицера безопасности: ублюдок, засранец, сукин сын! Теперь
{86} мы были уже готовы убить любого, кто будет мешать запуску, а заодно его жену, детей и мать.
Руководитель пуска остановил отсчет на отметке T-31 секунда в надежде, что RSO сможет разобраться с проблемой и отсчет продолжится. Однако мы не могли ждать долго, потому что вспомогательные силовые установки (Auxiliary Power Unit, APU) работали и сжигали свой запас топлива. Медленно прошла минута. «Давай… давай… почини свой долбаный компьютер и дай добро на старт!» Но, по мере того как мы ждали, температура жидкого кислорода на входе в маршевые двигатели опустилась ниже допустимой, и старт был отменен
{87}. Я буквально выпал в осадок. Теперь спецам по экипировке оставалось только отыскивать меня на дне скафандра.
По возвращении в гостиницу нам предложили отправиться в Бич-Хаус и встретиться с женами. Я позвонил Донне, и мы решили, что не хотим очередного прощания на берегу. Я чувствовал, что она полностью вымотана – и умственно, и физически. Я позвонил маме, железной женщине, которая родила и вырастила шестерых детей при муже-инвалиде, и она тоже была уже без сил. Единственное утешение в этой ситуации состояло в том, что упрочилось мое решение уйти в отставку. Если, как говорят врачи, стресс – это убийца, то я убивал этими попытками старта Донну, детей, маму и себя самого.
Когда экипаж вернулся из Бич-Хауса, коллеги обнаружили меня в конференц-зале смотрящим кино. Пепе опрокинул кресло спинкой на пол и улегся в нем смотреть телевизор. Я подумал, что он свихнулся:
– Черт подери, что ты делаешь?
– Пытаюсь приучить себя к лежанию в корабле. Я там едва не сдох.
– Пепе, ты с ума сошел. Это все равно что приучать себя к ударам по яйцам. Ты не сможешь к этому привыкнуть.
Но отговорить Пепе было невозможно. Он просмотрел в опрокинутом положении всего «Лоуренса Аравийского». Не знаю, как ему это удалось. Лишь под дулом пистолета я бы стал тренироваться перед завтрашней попыткой. Сейчас у меня едва хватало сил поднести ко рту кружку пива.
На следующее утро
{88} мы пережили все вновь: французская физиономия Олана в двери, фальшивая улыбка фотографам, сдавленные внутренности при испытании скафандра на герметичность, борьба со страхами по дороге к старту, поцелуй и осветительная палочка от Джинни, смешные жалобы Пепе, страх смерти, молитва о жизни – и все это для того, чтобы услышать:
– «Атлантис», нет допуска по погоде на возвращение к месту старта. Мы собираемся высадить вас.
У меня не было сил даже выругаться. На этот раз руководитель пуска решил перенести старт на 48 часов, чтобы дать всем отдохнуть. Наша следующая попытка была назначена в ночь на 28 февраля
{89}.
В гостинице экипажей меня извлекли из скафандра. Взяв две банки пива на кухне, я пошел в ванную комнату, стянул подштанники (провонявшие потом и слегка попахивающие мочой), снял подгузник и встал перед зеркалом. В кратерах под глазами можно было спрятать по луноходу. Я попытался представить себе сладкий ночной сон без химии и со сновидениями – такого не было так давно, что я не смог вспомнить, как это бывает. Вокруг шеи горело красное кольцо – его натерло резиновое уплотнение. Скафандр оставил и другие следы – полопавшиеся капилляры на внутренних поверхностях рук и ссадины на бицепсах от попытки двигаться в наддутом состоянии. На груди до сих пор красовалось множество выбритых и раздраженных участков кожи в местах соприкосновения с электродами: еще до карантина мне делали электрокардиограмму в рамках одного из экспериментов. На бедрах и голенях виднелись такие же выбритые и поврежденные отметины – там устанавливались датчики для регистрации мышечных реакций. Конец пениса был вишнево-красным, и мне лишь оставалось надеяться, что это временное раздражение от подгузника. Впрочем, как бы то ни было, я не собирался предлагать увиденное вниманию врачей. Даже если у меня случится инфекция мочеиспускательного тракта, я пойду с нею в полет. Я слишком много вложил в эту миссию, чтобы отказаться от нее теперь. Я вошел в душ, встал под каскадные струи горячей воды и стал пить пиво.
К тому времени, как мы отчитались за попытку пуска, уже взошло солнце, и Джей-Оу предложил встретиться с женами в Бич-Хаусе. Я позвонил Донне, и на этот раз мы оба сочли, что было бы неплохо посидеть вместе.
Когда мы впятером вошли в жилую часть Бич-Хауса, там повсюду валялась одежда – юбки, туфли, носки, колготки, бюстгальтеры. Один лифчик свисал с лопасти вентилятора под потолком. Было понятно, что над нами решили подшутить. И действительно, в спальне мы обнаружили наш семейный эскорт – Хута Гибсона и Марио Рунко – в постели и без рубашек. Рядом с ними кучковались все жены, одетые лишь в нижнее белье и притворяющиеся, что шокированы нашим появлением. Все смеялись – и в этом мы сейчас нуждались не меньше, чем в хорошем ночном сне.
Хут предсказуемо подшучивал над нами: «Вы, мужики, так долго работаете над тем, чтобы этот полет состоялся, что у ваших жен появились кое-какие реальные потребности».
В ответ я бросил: «Меня это не колышет. Вы с Марио морские офицеры. Достаточно быть гетеросексуальным мужчиной, чтобы знать потребности женщин. Удивлен, что вы сами не в спальне».
Мы с Хутом совершенно заслуженно славились отвратительной синергией. Наш обмен уколами продолжился, градус нападок и ответных ударов возрастал, пока Донна не закричала наконец: «Хватит! Когда же вы повзрослеете?!» В своей жизни я слышал эту фразу так много раз от стольких женщин, что счел бы правильным поместить ее на латыни на официальном гербе Планеты Задержки в Развитии – Umquam Idiotum?
В остальном же визит в Бич-Хаус позволил нам расслабиться. Уже не требовалось устраивать прощание в духе сцены Ингрид Бергман с Хамфри Богартом в фильме «Касабланка», и потому мы просто сидели, пили пиво и рассказывали всякие байки. Пепе признался, как страдал в ожидании старта, и Дейв Хилмерс задал ему провокационный вопрос: «Пепе, а если NASA потребуется срочно заменить эмэса в следующем экипаже, ты предложишь свою кандидатуру?» Пепе ответил не раздумывая: «Обязательно». Его готовность сделать это была воплощением дилеммы астронавта. Даже ожидая старта, испытывая непреодолимый страх и физические мучения, никто из нас не мог себе даже представить, как можно отказаться от предложенного полета.
