В крайней южной точке орбиты «Атлантис» оказался в 500 километрах от берегов Антарктического континента, где был конец лета. Я снял с «липучки» бинокль с гироскопической стабилизацией и навел его в южном направлении. До полюса оставалось примерно 3100 километров, так что его не было видно. Вместо полюса я сфокусировался на остроконечных цепях прибрежных гор. Местами на белой, как бумажный лист, местности чернел краешек обнаженного ветром утеса.
«Атлантис» медленно повернул к северу и начал падение протяженностью 12 000 миль к противоположному концу Земли. Катание на этой божественной карусели нам обеспечивала замечательная физика. Мы падали в самом буквальном смысле слова. Как брошенный мяч описывает кривую, так и «Атлантис» двигался по искривленной траектории, чтобы встретиться с Землей. Однако столкновения не происходило, так как горизонт Земли постоянно отклонялся вниз, уходя с нашего пути. Двигатели «Атлантиса» отправили его на такую кривую падения, которая соответствовала кривизне Земли. На этом месте на летной палубе я не ощущал падения, однако на средней палубе, где не было окон, у меня были короткие мгновения, когда это чувство проявлялось очень сильно. Накануне у меня была иллюзия, будто пол средней палубы сильно наклонен и что я буду скользить по нему, если не ухвачусь за что-нибудь. Мне никак не удавалось убедить себя, что я не упаду. Я ухватился за матерчатые петли для ног, чтобы не скатиться с моего воображаемого утеса. Это ощущение настолько отвлекало, что я покинул среднюю палубу и уплыл наверх. При виде горизонта Земли за окном ощущение падения немедленно пропало.
Теперь под «Атлантисом» был Тихий океан. Заходящее солнце окрасило рассеянные кучевые облака кораллово-розовым цветом. В наступившей темноте я стал смотреть в сторону космоса на незнакомые звезды южного неба. Магеллановы облака виднелись, как туманные кляксы. Взошла четвертинка Луны. Ее серп, наблюдаемый через плотную часть атмосферы, казался сильно искаженным и по форме напоминал бумеранг – таков был эффект искривления света в воздухе. Кончики серпа сжались внутрь, а более толстая часть выгнулась наружу. Только после того, как серп поднялся над слоем атмосферы, он приобрел обычный вид и стал подсвечивать серебристыми лучами воду внизу. Если не задумываться о масштабах картины, она почти не отличалась от наблюдения восхода Луны над морем с пляжа мыса Канаверал.
Всего через 22 минуты после того, как мы покинули моря Антарктики, «Атлантис» прошел над экватором, и передо мной предстало никогда не кончающееся световое шоу зоны конвергенции между тропиками. Здесь пассаты Северного и Южного полушарий смешиваются в условиях экваториального тепла и влажности, порождая постоянные грозы. Дождевые облака становятся похожими на беспорядочно вспыхивающие флуоресцентные лампы, настолько непрерывно видны в них молнии.
Меньше чем за минуту «Атлантис» пересек Центральную Америку, и я стал смотреть вперед, в направлении Восточного побережья США. За шесть минут перед моим окном проплыли огни всего побережья – Ки-Уэст и Джексонвилл во Флориде, среднеатлантические штаты, затем Вашингтон, Филадельфия, Нью-Йорк, Бостон и Портленд. Огни растеклись по ночному континенту, словно множество желтых галактик.
Через 22 минуты после прохождения экватора в сторону севера «Атлантис» проскочил полярный круг. Глубокая зимняя ночь в Северном полушарии создала идеальные условия для наблюдения полярных сияний. Я смотрел, как они поднимаются и опадают в эфемерном призрачном танце, словно транспаранты разных цветов – изумрудной зелени и фуксии – колышутся на ветру. Нижний конец одного полотнища начал светиться так ярко, будто это ядро кометы, а следом тянется шлейф, сходящий на нет, наподобие образуемого солнечным ветром хвоста кометы. Танец света был столь захватывающим, что я наблюдал за ним до момента, когда сияние превратилось в туманный след на удаляющемся горизонте. Я был счастлив, зная, что у меня в руках билет на следующее представление через 90 минут.
Я переместился в заднюю часть кабины, чтобы насладиться другим зрелищем – свечением атомарного кислорода, которое охватило грузовой отсек «Атлантиса». Пространство, через которое шел «Атлантис» на малой высоте, не было пустым. Мы находились в самых верхних слоях атмосферы Земли, которая содержала миллиарды атомов кислорода – ультрафиолетовое излучение расщепило на них молекулы. Они производили ветер – исчезающе слабый, но достаточный, чтобы взаимодействовать с наветренными поверхностями корабля и вызывать свечение, сходное с огнями святого Эльма. Свечение было столь сильным, что казалось, будто мы влетели в мглистый неземной туман. Каждая попавшая под поток поверхность покрылась слоем в несколько футов. Если бы нас не предупредили об этом явлении, я бы испугался, что шаттл попал в сумеречную зону и превратился в корабль-призрак. Над нами довлело проклятье человеческого черепа.
«Атлантис» прошел над Северной Европой, и начался очередной 45-минутный день. Если в природе существует музыкальная композиция, наиболее подходящая для созерцания орбитального восхода, то это «Канон» Пахельбеля. В моем Walkman звучала мелодия скрипки, когда восходящее солнце окрасило горизонт в 20 оттенков индиго, синего, оранжевого и красного. Боже, как я хотел остановить мгновение и просто зависнуть…
Я снял наушники и в тишине смотрел на Землю. Я хотел слышать полет в космосе и запечатлеть воспоминания в своем мозгу. Вентиляторы кабины гоняли воздух, издавая постоянные мягкие «ухи». Снизу раздавались приглушенные звуки телепринтера, печатающего уточнения к нашим картам контрольных проверок и метеопрогноз на завтрашнюю посадку. Кто-то кашлянул. По УКВ-каналу было слышно, как какой-то иностранный пилот переговаривается с диспетчером где-то далеко внизу.
Я вдохнул запахи «Атлантиса». В них не было признаков того, что на борту обитает гуманоидная раса. Не было запаха наших тел, нашей пищи, отходов или рвоты. Инженеры отлично разработали систему фильтрации воздуха. Единственным «запахом» было ощущение неестественной стерильности. Мне не хватало ароматов дождя, пустыни, моря… а я отсутствовал на Земле всего лишь четверо суток. Я подумал: а смогут ли инженеры когда-нибудь «упаковать» запахи родной планеты, чтобы первые поселенцы Марса помнили о своих корнях? Надеюсь, смогут.
Я выбрал момент, чтобы осмотреться в кабине «Атлантиса» и зафиксировать ее в памяти, так как знал, что завтра покину ее в последний раз. Окна и пол были единственными поверхностями, не покрытыми тумблерами, ручками, сетевыми выключателями, компьютерными мониторами и телевизионными экранами. Панели пестрели разными памятками. Переплетенные книги бортовых инструкций висели то там, то тут на липучках. 12 лет назад сложность этой машины ошеломила меня. Сегодня кабина была знакомой и уютной, как моя собственная гостиная.
Я обернулся и посмотрел вперед. Фиксирующий ремень пилота завис в воздухе, как завороженная заклинателем змея. Три компьютерных экрана были отключены – зачем тратить энергию во время сна? Мой взгляд упал на тумблеры, отвечающие за нашу жизнь и смерть, которые, не приведи Господь, могли сыграть свою роль в одном из моих полетов: переключатель сценариев аварийного прекращения полета, клавиши выключения маршевых двигателей, кнопки активирования запасной системы управления. Ни одна из них не потребовалась мне, и я поблагодарил Бога за это.
