Работу на тренажерах SMS, WETF и MDF я всегда ждал с нетерпением, но был еще один, без которого я бы предпочел обойтись, – самолет для полетов в невесомости, прозванный «рвотной кометой» (Vomit Comet). Это был модифицированный «Боинг-707», из которого убрали бо́льшую часть кресел и обили мягким материалом внутренние поверхности салона. Стартовав с Эллингтон-Филд, пилот уходил в сторону Мексиканского залива и устраивал там «американские горки». При очередном взлете он отдавал штурвал вперед с таким расчетом, чтобы траектория самолета полностью определялась силой тяжести. В результате в течение примерно 30 секунд самолет находился в свободном падении, и все в нем в это время было невесомым. Освободившиеся от ремней астронавты летали в своей мягкой камере. В конце «нырка» пилот выводил самолет с двойной перегрузкой, прижимающей всех к полу салона. Затем он прибавлял газ, вновь поднимался на 10 000 метров и проделывал все сначала. В подобном полете обычно процесс повторялся около 50 раз.
Хватало одного полета на этом самолете, чтобы понять, за что его прозвали «рвотной кометой». Эта машина была фабрикой по производству блевотины. Уже при наборе высоты в воздухе ощущался легкий запах желчи. Подобно сигаретному дыму, который навсегда въедается в обои и портьеры в доме человека, привыкшего выкуривать по две пачки в день, запах желудочной жидкости пропитал сам алюминиевый скелет машины. Когда однажды ее состарившиеся кости продадут на металлолом и переплавят, даже новый алюминий будет сохранять аромат желудочного сока.
Я быстро понял, что видеозаписи для публики, где астронавты на «рвотной комете» улыбаются и кувыркаются, сняты на первой и второй «горках», потому что к десятой параболе невесомости кто-нибудь уже отступал в кресло, чтобы выложить содержимое желудка. Далее следовала цепная реакция, как при ядерном взрыве: запах свежей блевотины распространялся по салону, и еще несколько человек не выдерживали. Все больше людей сдавалось. Даже те, кто пытался устоять против запаха, дыша через рот, не могли защитить остальные органы чувств, так как издаваемые несчастными утробные звуки заполняли все пространство, подобно лаю своры немецких овчарок. К двадцатой параболе еще оставалось несколько улыбающихся лиц. К тридцатой некоторые уже желали, чтобы органы управления самолетом обледенели, а сам он грохнулся в море на скорости 1100 километров в час, прекратив их страдания. И все же оставалось счастливое, не подверженное укачиванию меньшинство – они продолжали улыбаться, радостно вопить и кувыркаться и просили еще и еще. Я их ненавидел.
Меня никогда не выворачивало во время полетов на «рвотной комете», но позывы были все время. Начиная с пятой «горки» съеденная пища подступала к горлу, и лишь сверхчеловеческими усилиями я заставлял ее там и оставаться. Я сосал горстями конфеты в надежде, что глотательные движения удержат желудок на месте. Я знал, что буду чувствовать себя лучше, если уйду в хвост самолета и проблююсь, но это было бы признаком слабости и нарушением правила № 1: «Лучше смерть, чем позор». Помимо всего прочего нечувствительными к этим маневрам оказались некоторые из наших женщин. Представить себе, что я сижу в хвосте, уткнувшись лицом в пакет, в то время как Анна Фишер или Джуди Резник продолжают крутить сальто в невесомости… Для моих мужских чувств было чересчур. Приходилось притворяться. Когда Джуди предложила делать синхронные сальто, я улыбнулся сквозь сжатые зубы и кивнул в знак согласия, одновременно проклиная себя за браваду.
Из всех тренажеров NASA ни один не врезался в память так, как тренажер бортового туалета. Он стоял в комнате рядом с неподвижным SMS, так что астронавты могли упражняться на нем параллельно с работой на «большом» тренажере. И такая практика определенно была нужна.
Туалет на шаттле по сути представлял собой пылесос. (Не пробуйте проделать это дома!) Мочеприемником служил шланг с отсосом с разными съемными воронками для женщин и для мужчин. Из-за сильного всасывания в правилах использования было предупреждение: мужчины не должны допускать, чтобы наиболее дорогая им анатомическая деталь входила в воронку слишком глубоко. Если бы астронавт по невнимательности допустил засасывание причиндала в трубу, ему смело можно было присвоить квалификацию циркового фрика, выступающего под баннером «Смотрите все на самый длинный и тонкий пенис в мире!»
Моча собиралась в бак и раз в несколько дней сбрасывалась в космос. Позднее мне предстояло узнать, что эти сбросы являют собой великолепное зрелище. Жидкость замерзает тысячами ледяных кристаллов и улетает в космос, подобно трассирующим пулям.
Приспособление для сбора твердых отходов жизнедеятельности также использовало поток воздуха как средство очистки. Пластиковое сиденье устанавливалось на «транспортировочную трубу» диаметром около 10 сантиметров и длиной примерно 5 сантиметров. Пользователь садился, пристегивал ремни и подтягивал рычаг, открывающий крышку транспортировочной трубы и включающий вентиляторы. Экскрементам надлежало попадать в большой контейнер в форме луковицы непосредственно под пользователем. Твердые отходы не выбрасывались за борт, а оставались внутри туалета – несомненно, к большому облегчению остального человечества. Если бы их стали сбрасывать в космос, это придало бы новый смысл явлению метеоритного дождя.
Одна особенность конструкции туалета делала его крайне сложным в эксплуатации – узкое отверстие транспортировочной трубы для твердых отходов. Это было вынужденное инженерное решение, так как иначе не получалось эффективного воздушного потока в нужном направлении, но оно требовало точного прицеливания в трубу для успешного удаления отходов. Пользователь, которому не удавалось точно приладиться к центру трубы, мог обнаружить, что фекалии прилипли и размазались по ее стенкам. Чтобы помочь астронавтам находить собственные отверстия, в тренажере на дне транспортировочной трубы NASA установило камеру, а подсветка обеспечивала хорошую видимость той части тела, которая обычно не выставляется на солнце. Непосредственно перед устройством был установлен монитор с перекрестием, обозначающим геометрический центр трубы. В ходе тренировки мы должны были зафиксироваться на сиденье и поерзать на нем, добиваясь точного совмещения картинки с прицелом. Добившись этого, следовало запомнить положение бедер и ягодиц по отношению к фиксаторам и другим деталям сиденья. Воспроизведя эту позу в полете, мы могли быть уверены, что точно накроем цель, как говорили по аналогичному поводу летчики бомбардировочной авиации. Нет необходимости говорить, что эти тренировки изрядно уменьшали очарование профессии астронавта.
Проектирование туалета было, в сущности, завершено к тому времени, когда члены TFNG приступили к тренировкам по обращению с отходами, однако пилот «рвотной кометы» с базы Эдвардс рассказал мне кое-что о начальном периоде работы над его конструкцией. В ней участвовали медсестры-добровольцы, которые выполнили сотни параболических полетов на невесомость. Они выпивали целые галлоны холодного чая и в ходе параболических полетов опорожнялись в ассенизационные устройства различного вида. Среди добровольцев по испытанию устройства для сбора твердых отходов жизнедеятельности была одна женщина в звании лейтенанта ВВС. «Рвотная комета» стояла на рулежной дорожке со всем оборудованием в полной готовности к взлету, словно ядерный бомбардировщик в разгар холодной войны. И, подобно экипажу тех бомбардировщиков, пилоты «рвотной кометы» находились в постоянной готовности к зашифрованному боевому приказу… нет, не от президента Соединенных Штатов, а от лейтенанта, почувствовавшего характерный дискомфорт в организме: «Я готова!» И тогда все бежали к самолету, запускали двигатели, и самолет, взревев, уносился ввысь. Он начинал свои параболы, и испытуемой предоставлялось множество 30-секундных интервалов невесомости, чтобы очистить кишечник. Где бы мы могли найти мужчину, способного на такое?
