Временами мы видели признаки того, что власть Эбби над астронавтами была абсолютной, как в ситуации, когда Джерри Росс
[79] из набора 1980 года вернулся с официального знакомства Крафта со своей группой. Джерри рассказал, что был шокирован отношением последнего. Фактически тот дал понять, что не знает, зачем был проведен новый набор, ведь астронавтов и так уже достаточно. (Как сказал Джерри, это был странный способ приветствовать вновь прибывших.) Его рассказ давал основания думать, что Эбби провел новый набор вопреки возражениям директора Центра Джонсона. Ответил ли Эбби по поводу астронавтов хотя бы д-р Крафт? Этого никто не знал. Ни Крафт, ни Эбби, ни Янг ничего не говорили о пределах своей ответственности. Все, что касалось самого главного для нашей карьеры вопроса – о назначениях на полет, – было для нас столь же темным делом, как темная материя для астрофизиков. Кто производит назначения? Кто их утверждает? У кого есть право вето? Будет ли какая-то система ротации астронавтов? Будут ли учитываться наши предпочтения? Верно ли, что астронавты-военнослужащие будут участвовать только в военных полетах? Эбби ничего не говорил об этом и даже не давал каких-либо оценок нашей работе – ни положительных, ни отрицательных. Если у него и был какой-то план, он его никак не обнаруживал. Мне не приходилось работать ни в одной организации, где было бы столь полное отсутствие коммуникации сверху. Результат такого информационного вакуума был предсказуем – страх. Очередь в космос была длинной, и никто не хотел оказаться в ее конце или вовсе из нее вылететь. Все мы безумно боялись сделать что-то, что пойдет вразрез с воззрениями нашего царя. Мы питались слухами и намеками, так как больше ничего у нас просто не было. Например, Стиву Нейгелу из нашей группы и Дону Петерсону из набора 1969 года посоветовали прекратить работу над усовершенствованием автопилота шаттла, «поскольку ходят слухи, что Эбби не нравится этот проект». Нейгел был ошеломлен. Ему поручил эту работу один из ветеранов Отдела астронавтов, он не был ее инициатором. И тем не менее ему сказали, что порученное ему дело ставит под удар его карьеру. Нечто похожее случилось с Шеннон Люсид и со мной. Лунопроходец Алан Бин велел нам подготовить отчет, обосновывающий необходимость преподавания навыков пилотирования шаттла специалистам, не являющимся пилотами. Позже мы услышали от другого ветерана отдела, что Эбби категорически против такой программы. Шеннон и я в ужасе бросили эту работу, словно от нее исходила смертельная радиация. Всем приходилось постоянно думать о своих действиях. Отвратительная ситуация.
Она могла быть лучше, если бы Джон Янг больше интересовался нашими профессиональными делами, но он тоже все время отсутствовал. Он был занят тренировками по программе полета STS-1. Его взаимодействие с личным составом в основном сводилось к часовым планеркам по понедельникам, на которых он обычно устраивал разносы, когда нам не удавалось отстоять наши позиции относительно шаттла на различных комиссиях NASA. Это очень раздражало и подрывало наш боевой дух. Помню одно такое совещание, на котором Билл Фишер из набора 1980 года наклонился ко мне и саркастически прошептал: «Правильно, Джон, давай, вали теперь все на нас». Его намек был очевиден: Янг сам должен был присутствовать на той комиссии и использовать богатый опыт астронавта-ветерана, чтобы защитить свою позицию, а не рассчитывать, что кто-нибудь из нас, новичков, добьется результата.
Многим из нас приходилось делать карьеру, испытывая отвращение к дуополии Эбби – Янга и коммуникационной черной дыре.
На втором году работы в Центре Джонсона мы получили наконец наши первые реальные задания в качестве астронавтов. Не имея никакой другой информации о процессе назначения на полет, мы быстро уверовали в то, что эти первые задания как-то отражают наши места в очереди в космос. Получение задания по обеспечению полета STS-1 считалось свидетельством приоритетной позиции в списке новичков, учитывая чрезвычайную важность первого полета шаттла. Моего имени не было среди обеспечивающих STS-1. Следующими шли должности по обеспечению полетов STS-2, STS-3 и STS-4
{12}. Опять же считалось, что те представители нашей группы, которым они поручены, произвели впечатление на Эбби и могут ждать назначения в один из первых экипажей. Среди них моего имени тоже не было, и оно не было напечатано рядом с заданиями по обеспечению выходов в открытый космос, по работе с манипулятором и разработке полезных грузов. Наконец я нашел фамилию Маллейн в графе «обеспечение „Спейслэб“». В среде TFNG это воспринималось как самое дно. Я чувствовал себя мальчишкой, который, пытаясь поступить в школьную бейсбольную команду, получил место запасного правого аутфилдера второго состава.
«Спейслэб» представлял собой цилиндрический модуль, который мог устанавливаться в грузовой отсек шаттла и соединяться с кабиной герметичным тоннелем
[80]. Поскольку полеты со «Спейслэб» подразумевали научные задачи, я ожидал, что на них будут назначать постдоков, однако сюда распределили меня, а не их. За обедом в кафетерии мне приходилось слушать, как Пинки Нельсон, Салли Райд и прочие взволнованно обсуждают доставшиеся им задания по проверке аварийных процедур для манипулятора, разработке плана тренировок в бассейне гидроневесомости и технические детали работы по STS-1. Я прятал глаза, молясь, чтобы никто не спросил меня о целых днях научных лекций по газовому составу верхней атмосферы и магнитосфере Земли. Я был деморализован. Теперь от меня за версту несло лабораторией. Мне пришлось признать, что я оказался в хвосте очереди на полет, и что бесило больше всего – я не понимал, почему так получилось и как я могу улучшить свое положение. Но, как и в своей предшествующей карьере, я решил отложить эмоции в сторону и добиться наилучших результатов в той работе, которая мне поручена. И еще я решил быть поосторожнее с Джорджем Эбби.
Мое разочарование работой в лаборатории отчасти ушло, когда в конце 1980 года меня назначили в группу авиационного сопровождения STS-1. NASA хотело, чтобы при заходе «Колумбии» на посадку рядом с ней шел T-38, экипаж которого мог бы предупредить Янга и Криппена в случае, если у них чего-то не хватает, течет жидкость из гидросистемы, что-нибудь горит, повреждены органы управления или не вышли должным образом стойки шасси. Инженеры по теплозащите хотели также, чтобы оператор в задней кабине самолета сопровождения сфотографировал еще до посадки мозаику керамических плиток на донной части «Колумбии». Были опасения, что они могут получить повреждения от фрагментов бетона посадочной полосы авиабазы Эдвардс, выбитых колесами шасси. Снимки, сделанные до касания, позволили бы определить, нанесен ли плиткам ущерб в ходе полета или уже при посадке. Для сопровождения STS-1 было сформировано несколько экипажей, и я был назначен на заднее кресло к Дейву Уокеру из нашей группы. При запуске STS-1 мы должны были дежурить в аэропорту Эль-Пасо на тот случай, если у «Колумбии» возникнут проблемы и ей придется вернуться после первого витка и приземлиться на полосе близлежащего ракетного полигона Уайт-Сэндз. Если бы такое случилось, мы бы постарались встретить ее и мне пришлось бы делать фото.
