– Мы лифтеры, ремонтники. Были жалобы на проблемы в этом лифте. Мы просто не хотели, чтобы вы застряли тут по дороге к ракете.
Все расхохотались. Воистину, NASA заботится обо всем. Утешительная мысль в такую минуту.
Работать им не пришлось. Мы доскрипели до нижнего этажа без проблем и вышли из здания под крики и новые аплодисменты более крупной группы сотрудников NASA.
Оказавшись снаружи, я немедленно посмотрел на небо, надеясь увидеть звезды и убедиться, что погода хорошая. Однако мешали вспышки камер, снимающих наш выход.
Мы вошли в микроавтобус для астронавтов и начали движение к площадке 39A, той самой, с которой 15 годами раньше Нил Армстронг отправился в свое историческое путешествие к Луне. Интересно, подумал я, каково было ему? Из-за кондиционера в автобусе мы мерзли. Моя кожа стала холодной и влажной, я дрожал. Мы нервно говорили о каких-то мелочах. Я надеялся, что никто не слышит ударов моего сердца – казалось, что каждый из них подобен взрыву.
Мы прошли несколько последовательных КПП, охранники которых приветственно махали нам руками или держали вверх большие пальцы. Рядом стояли грузовики для их эвакуации на более удаленные позиции. Ближе к старту мы проехали мимо нескольких пожарных машин и «скорых». Дежурные, одетые в серебристые костюмы пожарных, торчали около своих машин. Когда со старта уйдут последние специалисты, эти мужчины и женщины останутся в близлежащем бункере, готовые немедленно броситься нам на помощь, если возникнут проблемы. Я не мог себе представить, чтобы при наличии серьезных проблем в системе в тысячи тонн горючего понадобилось бы кого-то спасать. В этих «скорых» определенно были припасены шесть черных мешков для упаковки тел.
Мне было страшно, как никогда в жизни. Но и в эту минуту, если бы Бог снизошел до меня и сказал, что с вероятностью 90 % я не вернусь из полета живым, и дал бы мне возможность выпрыгнуть из автобуса, я бы закричал «нет!». В своем первом полете я был готов принять и один шанс из десяти. Я мечтал об этом с детства. Я должен был лететь! Даже если Господь показал мне, что означают остальные девять шансов, показал бы мои обгоревшие останки, которые запаковывают в этот самый черный мешок, я все равно отказался бы от Его предложения покинуть автобус. Я должен был совершить этот полет, и все.
Позднее я думал об этой отчаянной необходимости первого полета и о том, насколько извращенной она была. Что представляет собой человек, который ставит свою жену и детей, свою собственную жизнь на второе место после необходимости полететь на ракете? Я думал, что наверняка только у меня такие странные приоритеты. Однако оказалось, что это не так. Через несколько недель после 41-D Хэнк Хартсфилд рассказал мне о своих ощущениях перед первым полетом. Я поразился, услышав его признание в тех же чувствах, что сейчас испытывал сам. Он рассказал, что тогда предпочел бы погибнуть, нежели не подняться в космос совсем. В своем стремлении ввысь мы были похожи на альпинистов, идущих на Эверест мимо замерзших тел – тех, кто пытался покорить вершину и погиб. Как и этими альпинистами, нами двигал страх намного больший, чем страх смерти, – мы боялись не достичь своих высот.
Как же астронавты обманывают простых граждан! Большинство американцев видят в нас самоотверженных героев, отдающих жизнь во имя страны, прогресса человечества и прочих великих идей. На самом деле не было такого астронавта, который бы кричал «За Бога и Отечество!», когда подрываются пироболты, удерживающие носитель на старте… по крайней мере не в первом своем полете. Все мы шли на риск потому, что знали: иначе нам предстоит умереть неполноценными людьми. В наших душах находилось место и для более благородных мотивов, но только после того, как мы получим золотой значок астронавта.
Когда показался «Дискавери», мы наклонились к проходу, чтобы лучше видеть. Космическая машина купалась в перекрещенных лучах ксеноновых фонарей. На фоне предутренней черноты она казалась новой восходящей утренней звездой. Если до этого мое сердце работало на верхней передаче, то теперь оно ускорилось до сверхсветовой скорости.
На стартовой площадке мы вышли из автобуса и посмотрели на наш корабль. Несмотря на всю мою веру в физику, казалось невозможным, чтобы столь гаргантюанская конструкция могла оторваться от Земли, и уж тем более достичь скорости 7700 метров в секунду на высоте 320 километров. Система возвышалась на 60 метров над мобильной стартовой платформой (Mobile Launch Platform, MLP), которая, в свою очередь, была высотой еще в несколько этажей. Массу в 2000 тонн удерживали на месте восемь пироболтов, по четыре у хвостовой юбки каждого твердотопливного ускорителя (SRB). Два ускорителя отстояли друг от друга почти на 9 метров, чтобы между ними уместился толстенный внешний бак. Серая нижняя поверхность платформы образовывала стальное перекрытие. В нем были прорезаны три огромных проема, чтобы пламя от двух ускорителей и двигателей могло спуститься в газоотводный канал и выйти наружу. Во время зажигания двигателей большой бак с водой на соседней башне предстояло опорожнить в газоотвод, чтобы защитить его от повреждений под действием высокой температуры. Огромные пластиковые «сосиски» с водой свисали в проемах под ускорителями. Эта вода должна была ослабить акустические ударные волны, формируемые двигателями SRB, которые могли отразиться вверх и повредить груз в «трюме» корабля.
Площадка была пугающе пустынной. Пары́ кислорода вились вокруг сопел двигателей. Более мощная струя пара вырывалась из-под козырька внешнего бака. На фоне этого тумана, словно в скверном фантастическом фильме, плясали тени. В динамиках гудели сообщения о ходе предстартовой подготовки, и этот шум соперничал с оглушающим свистом продувки двигателей. Немногие оставшиеся рабочие, казавшиеся лилипутами на фоне машины, которую обслуживали, выполняли свою работу со спокойной настойчивостью. Светящиеся полоски безопасности, прикрепленные липучками к рукам и ногам рабочих, придавали им вид скелетов.
Мы вошли в лифт и поднялись на отметку 60 метров. Хэнк и Майк сразу же вошли в белую комнату – похожий на короб тамбур перед боковым люком «Дискавери», где техники ждали, чтобы помочь нам забраться в кабину. Хэнк и Майк опять же шли первыми. У меня образовалось немного лишнего времени, и, чтобы убить его, я подошел к краю площадки, чтобы получше разглядеть корабль. Черные теплозащитные плитки на брюхе «Дискавери» придавали ему чешуйчатый вид, словно у рептилии. Они резко контрастировали с белыми теплоизолирующими матами, приклеенными к орбитальной ступени сверху и с боков.
Я смотрел на расположенный в трех милях отсюда Центр управления пуском (Lounch Control Center, LCC). Донна и дети должны уже быть внутри него. За девять минут до старта астронавты-сопровождающие приведут их на крышу, чтобы они смогли понаблюдать за запуском. Я думал о том, как Донна справляется со стрессом. Я знал, что с детьми все будет в порядке, но ее нервы, должно быть, на пределе.
– Эй, Тарзан, не упади! – ко мне подошла Джудит Резник. Ветер развевал ее волосы, превращая их в подобие черного ореола вокруг головы. Она широко улыбалась.
Я заметил, что и в самом деле страшновато глядеть через перила на высоте 60 метров:
