30 августа. Еще один день. Еще одна попытка. В ожидании нашей очереди забираться в кабину мы с Джуди били москитов на спинах друг друга. Эти маленькие твари умудрялись пробуравиться сквозь полетный костюм. Джуди заметила, что москиты злее, чем накануне. Я сказал, что в результате всех наших отмен они получили хорошую тренировку:
– Они знали, что мы будем стоять здесь сегодня утром. И они прекрасно знают, что мы будем стоять здесь в это же время и завтра, и послезавтра, и во все следующие дни. Мы у них теперь в ежедневном меню.
Джуди решительно отмела мой пессимизм:
– Сегодня у нас получится, Тарзан. У меня хорошее предчувствие.
Я не разделял ее энтузиазма. Я был эмоционально опустошен. На горизонте маячила клиническая депрессия с последующим самоубийством.
Из белой комнаты меня позвали на посадку. В четвертый раз я обнял Джуди.
– Единственная радость во всех этих отменах. Я могу каждое утро обнимать тебя.
Джуди засмеялась:
– Это сексуальное домогательство, Тарзан.
– Надеюсь, что так.
Я пожелал ей удачи и пошел в кабину. Она сказала мне вслед:
– До встречи в космосе, Тарзан.
Когда затикали часы, я начал верить, что предчувствия Джуди сбываются. Отсчет проходил гладко. Шаг за шагом – каждый очередной этап происходил без нареканий. Погода и во Флориде, и на запасных посадочных площадках была отличная. Под нежными солнечными лучами мой черный пессимизм начал понемногу испаряться.
Потом это случилось снова. Нам сообщили, что задержка на отметке T-9 минут будет продлена. На этот раз проблема была с наземным компьютером, управляющим предстартовым отсчетом (Ground Launch Sequencer, GLS). Я понял, что мы не стартуем до тех пор, пока все не сломается по крайней мере по одному разу. Мне было больно думать о Донне и детях на крыше Центра. Все это наверняка было мучительно для них.
Когда обсуждение проблемы GLS стало звучать оптимистично, на нас свалилась еще одна проблема: какой-то идиот на легком самолете вошел в закрытое воздушное пространство в зоне стартового комплекса. Нам было велено ждать, пока самолет не покинет эту зону. Интерком бурлил от ярости. У всех нас одновременно развился синдром Туретта. Даже Джуди ругалась, как каторжник. «Сбивать долбонавта нахрен» – таково было общее мнение. Уже случалось, что старт шаттла задерживался по подобным причинам или из-за прогулочных яхт, входящих в закрытое морское пространство
{30}. Каждый астронавт считал, что таких нарушителей нужно сбивать в небе и топить в море. Даже астронавты, которым больше, чем нам, повезло на этапе отсчета, не имели ни малейшего снисхождения к идиотам, мешающим запуску, что же говорить о таком настрадавшемся экипаже, как мы?
Пока мы ждали, Центр управления пуском разобрался с проблемой компьютера, управляющего отсчетом. Теперь оставалось только дождаться, когда легкий самолет покинет зону. После почти семиминутной задержки его пилот все-таки вынул голову из задницы и улетел прочь. Мы все пожелали ему отказа двигателя. Отсчет возобновился
{31}.
Майк запустил вспомогательные силовые установки (APU) на отметке T-5 минут. Они включились штатно. Последовало тестирование приводов системы управления, также без замечаний.
На отметке T-2 минуты мы закрыли щитки шлемов. Руководитель пуска Боб Сик пожелал нам удачи. Хэнк подтвердил прием и поблагодарил его и всю команду за приложенные усилия. Я был рад, что мне ничего не нужно говорить в этот момент. Мой рот превратился в пустыню.
T-1 минута. «Смотрим на приборы», – напомнил нам Хэнк.
T-31 секунда. «Разрешаю автоматическую подготовку пуска». Я в последний раз помолился за Донну и ребят… и снова обратился к Богу: «Если Ты хочешь убить меня, пожалуйста, сделай это выше 50 миль».
T-10 секунд. «Разрешаю запуск маршевых двигателей». В магистралях двигателей появилось давление.
T-6 секунд. Второй раз в жизни я ощущал неистовый напор двигателей шаттла. Два месяца назад я думал, что эти вибрации являются гарантией старта, но не теперь. Пока часы не покажут два гусиных яйца, я буду скептиком.
5… 4… 3… Мы наконец-то перешли на новый уровень отсчета.
2… 1… В момент «ноль» уже не осталось сомнений, что мы наконец вырвались из цепких объятий Земли. Удерживающие нас пироболты были подорваны, и нас швырнуло с силой в более чем в 3200 тонн тяги. Новая волна вибрации с ревом прошла через нас.
– Хьюстон, «Дискавери», разворот по крену.
– Принято, «Дискавери», по крену.
Работал автопилот корабля. Хэнк и Майк дотянулись до переключателей директорного авиагоризонта (Attitude Director Indicator, ADI), чтобы изменить режим индикации. Я смотрел, как на приборе Хэнка отражается разворот «Дискавери» в сторону восходящего солнца. Если выведение пройдет штатно, нам не придется выдавать больше никаких команд, кроме уже сделанного переключения, вплоть до отсечки маршевых двигателей – а до нее еще восемь с половиной минут, 1800 тонн топлива и 7700 метров в секунду. «Боже, прошу тебя, да будет так». Обращение к другим органам управления будет означать, что происходит что-то нештатное. Мой взгляд упал на памятку по экстренной посадке корабля, прикрепленную на липучке на раму окна Хэнка. Она в деталях прописывала порядок приводнения шаттла, что, как мы все прекрасно понимали, будет означать смерть. Все остальные аварийные варианты NASA называло «прекращением полета без разрушительных последствий» (intact aborts) – и орбитальная ступень, и ее экипаж должны были невредимыми вернуться в США, в Европу или Африку. Однако они не могли признать, что вынужденная посадка на воду не может быть щадящей. Подобно тому как мореходы прежних веков красили палубу в красный цвет, чтобы пролитая в бою кровь не пугала экипаж, NASA камуфлировало процедуру приводнения корабля термином «экстренное прекращение» (contingency abort). Один из полезных советов в памятке состоял в том, чтобы садиться в направлении, параллельном волнам. Астронавты шутили, что инструкцию по экстренной посадке в самый раз читать умирая. И почему-то эта шутка казалась смешнее у офисного кофейного автомата, чем в полете.
За исключением шума, вибраций и перегрузок, наш подъем был совсем как на тренажере. Примерно так же можно сказать про цирковой трюк с выстреливанием человека из пушки: «За исключением оглушающего взрыва, перегрузок и едкого запаха, это все равно что просто сидеть на ящике с не подожженным динамитом». Ни на каком тренажере и никогда NASA не сможет воспроизвести выведение на орбиту.
«Дросселирование». Мы летели уже 40 секунд, и вибрации усиливались: система пробивала звуковой барьер. Все в воздухе испытывало ударные нагрузки: гигантский закругленный нос внешнего бака, направленные конические верхушки ускорителей, нос, крылья и хвост корабля, а также стойки, соединяющие все компоненты вместе. Переплетающиеся ударные волны порождали аэродинамическую какофонию, и тяга двигателей автоматически уменьшалась, чтобы система не развалилась на части.
